Муж Святой Героини
Шрифт:
Вчера у неё не было времени остановиться, подумать, собраться с мыслями — день был насыщен событиями и потрясениями. Но сегодня — другое дело. Сегодняшний день ленив и спокоен, и Святая могла позволить себе тихо предаться размышлениям, наблюдениям и попыткам осмыслить узнанное.
Я не чувствовал недоверчивости и подозрительности с её стороны. Процентов на девяносто я уверен в том, что она полностью мне доверяет и принимает всё, что я говорю, за чистую монету.
Повозка продолжала ехать по бескрайним просторам юго-восточных областей Империи, дорога была ухабистой, пассажиры внутри
Ближе к полудню заморосил дождь. Ветер стал холоднее. Святая прижалась ко мне теснее и задрожала.
— Х-холодно, — проговорила она, стуча зубами.
Я приобнял её за плечи, крепко прижал к себе.
— Там в ящике лежат пледы! — крикнул кучер вглубь повозки, не оборачиваясь. — Кому холодно — возьмите их, укройтесь.
Я подошёл к ящику в дальнем углу повозки и достал тёплый шерстяной плед. Вернувшись к Святой, я сел рядом и укрыл одним пледом нас обоих.
— Так теплее? — спросил я.
— Да, хорошо, — прошептала она, поуютней устраиваясь у меня на плече, как на подушке.
В какой-то момент из-за пасмурной погоды, монотонного шума дождя, качки — Святая задремала. Среди припасов, что мы купили перед отъездом, у нас имелась выпивка. Я достал янтарного цвета напиток — корчмарский самогон — и принялся потягивать его прямо из бутылки. Обжигающая горло жидкость помогала немного согреться, а также отвлечься от грусти и тоски. В моём случае эти чувства были порождены вовсе не хмурой погодой — а тем, что я тоже пережил… в некотором смысле… свою личную трагедию в Graen Wilat. Святая запечатала мою магию. Каждый раз обращаясь к магии внутри себя, я натыкался на пустоту — подобную той, что ощущает человек, который трогает языком место, где недавно ещё был зуб, а теперь его нет. Эта пустота, это чувство утраты части своего тела, части себя — ужасно.
Весь день мы провели в пути, иногда останавливаясь возле придорожной корчмы. Я будил Святую, и мы вместе с остальными пассажирами покидали повозку и отправлялись в заведение. Внутри встречало тепло очага, запах деревянной отделки и древесных опилок, посыпанных на пол, аромат готовящихся блюд и алкогольных напитков. Мы согревались горячим обедом, выпивкой и теплом корчмы, а потом все вновь возвращались в повозку, и путь продолжался.
К вечеру повозка достигла населённого пункта, где все остановились на ночлег — благо, на всех хватило мест на постоялом дворе. Так закончился первый день нашего путешествия на юг.
На следующий день путь продолжился. Мы не надеялись проделать весь путь к южным областям на одной и той же повозке — когда эта достигла своего конечного пункта, одного крупного города на юго-восточной границе, мы пересели на другую.
Конечно, деньги в таком путешествии расходуются с сумасшедшей скоростью — нужно постоянно платить за постой в корчме, за проезд, за еду и выпивку… Но, благо, у меня, у Андаля, имелось достаточно денег в кошеле, чтобы мы могли продолжать наше путешествие более-менее комфортно.
Мы
Святая становилась всё мрачней, наблюдая за этими людьми. Тень печали и бессильного гнева появлялась на её лице, когда она наблюдала очередной захваченный повстанцами и Храмом город, мимо которого, на почтительном — безопасном — расстоянии проезжала наша повозка.
— Какой ужас… — говорила Святая, глядя на разорённые города и груды трупов, которых захватчики вывозили за городские стены и сжигали на лугах и полях. — Какие ужасные, злые, дикие люди…
— Ты про храмовников и повстанцев? — спрашивал я.
— Да, — отвечала Святая. — Чего им не живётся спокойно? Зачем они это делают? Зачем нападают на города, убивают людей, всё вокруг разрушают и разоряют?! Сумасшедшие. Звери.
— Я же уже говорил — всё из-за религии. Храмовники ненавидят всех, кто не поклоняется их богам и не следует их доктрине. Они готовы убить всех «неверных» или с помощью насилия принудить отказаться от их верований.
— Бесноватые, фанатики. Хекс!
В последнее время Святая стала всё чаще ругаться, однако единственное бранное слово, которое она знала, было «хекс».
После каждого раза, когда это слово невольно вырывалось у неё, она смущённо смотрела на меня, как бы извиняясь, иногда даже слегка краснела. Это слово из одного из южных диалектов и довольно старое, его почти никто не употребляет сегодня. Оно грубое и означает кое-какие действия сексуального характера, поэтому не трудно понять, почему Святая каждый раз краснела и смущалась, произнося его в моём присутствии.
Вообще Святая, как оказалась, была довольно скромной, женственной и нежной дамой. Я не ожидал от неё такого. Она отводила взгляд, смущалась, стеснялась, а каждый раз, когда я проявлял галантность — подавал ей руку, пропускал вперёд — она заливалась краской.
То, что она вспомнила слово «хекс» могло быть тревожным звоночком. Как я говорил, Святая родом из деревушки или маленького городка из южных областей Империи — это слово тоже имеет южное происхождение, и почти нигде его не употребляют. Из чего можно сделать вывод, что это слово пришло из детства Святой, каким-то образом всплыло в её памяти. Не является ли это свидетельством того, что память может в любой момент вернуться?
Я тревожился, думая об этом. Однако кроме «хекса» ничего более к Святой не вернулось, и я мог лишь благодарить судьбу за это и просить богов, чтобы так дальше и оставалось.