Мужайтесь и вооружайтесь!

Заплавный Сергей Алексеевич

— Со стороны видней, где от кого больше толку, — не согласился с ним Пожарский. — Думаешь, почему я тебя выбрал? Да потому, что от ратного дела ты не бегаешь, назначения по дальним городам не выпрашиваешь, лихолетье в укромном месте пересидеть не ищешь. Тебя хоть в Белозерск, хоть в Тоболеск, хоть еще куда пошли, везде ты в службу себя вложишь. А Плещеев тебе поможет.

— Ах, вот ты куда нас сватаешь? В Тоболеск! — догадался Буйносов. — Так бы сразу и сказал, чем за Совет всей земли прятаться.

— От тебя хоть голову за пазуху сунь, все одно видать, Иван Петрович… Ну, раз ты такой догадливый, поимей в виду: мы до того в Смуте увязли, что дальше

своего носа разучились зреть. Вот и живем ближними заботами, о дальних не задумываясь. Сибирь взять. Ею мы не просто за Камень заступили, ею мы в державу выросли. Теперь у нас две опоры. Москва со своими городами — по одну сторону Земного пояса [54] стоит, Тоболеск со своими — по другую. Что из этого следует? А то, что сохранить и укрепить Тоболеск столь же важно, как для самостояния и природного государя освободить Москву. Это, согласись, не всякий сумеет. Ведь между сибирских народов трений не меньше, чем между Русией и Короной польской. Воистые степняки мирных татар и остяков зорят, против Москвы настраивают. Тут всяко приходится действовать — то силой оружия, то силой убеждения. Насколько я сведом, нынешний тоболесский воевода Иван Катырев больше лаской и терпением берет. А он из того же рода Ростовских, что и ты. Кому как не тебе, Иван Петрович, его на воеводстве сменить? Тем паче Катырев на нем пятый год сидит, а его напарник Борис Нащокин — шестой.

54

Уральские горы.

— Да разве я отказываюсь? — удивился Буйносов. — Сам сказал, что я укромного места не ищу. Так оно и есть…

На следующий день выступил к Москве отряд князя Дмитрия Лопаты-Пожарского. В товарищи ему большой войсковой воевода отрядил своего дьяка — Семейку Самсонова. Хваткой и нравом он отчасти на Кузьму Минина похож, а это в походе — половина успеха.

Некоторое время спустя дозорные казаки привели в воеводскую избу послужильца в рваном кафтане, который когда-то был зеленого, а стал болотного цвета. Голова простоволоса. Лицо в ссадинах и кропоподтеках. Вместо сапог напялены домашние чуни.

— Вот, князь! — доложил старший из казаков. — С того берега рыбаки перевезли. К тебе просится. Важное дело, говорит, и больше ничего объяснять не желает.

— Ступайте, я сам разберусь, — отпустил их Пожарский и переключил внимание на послужильца: — Кто таков? Сказывай свое дело.

Оказалось, это Артюшка Жемотин, гонец большого сибирского воеводы Ивана Катырева-Ростовского. Вместе с другим посыльщиком, Игнатом Заворихиным, мчал он Пожарскому грамоты из Тобольска, Верхотурья и других сибирских городов, да неподалеку от села Холм-Галичского уезда нарвались они на отряд разбойных черкас атамана Анашки Безуха. Он их побил, пограбил, на привязь посадил, голодом мучил. Случай помог Жемотину бежать, а Заворихин у черкас бедовать остался.

— Грамот сибирских, я вижу, при тебе нет, Артемий, — выслушав историю Жемотина, огорченно вздохнул Пожарский. — Жаль. Не твоя вина, но все-таки… Может, на словах что скажешь?

— Да все и скажу! — заторопился Жемотин. — В дороге и не такое случается. Вот Иван Михайлович и велел мне на память то положить, чего чужим глазам знать не положено.

— Ну-ка, ну-ка, выкладывай!

— В тоболесской грамоте писано, что он к тебе на день Исакия Змеевника дружину с обозом выслал. А на словах велел передать, что казна для ополчения большей

частью в серебряные слитки переплавлена, дабы на Денежном дворе ее сразу в дело пустить. Но об этом только воевода Василей Тырков знает да его ближние люди. По виду-то обоз обычный…

«Наконец-то и Сибирь на наши призывы откликнулась! — обожгла Пожарского радостная мысль. — Уж и не чаял я от Катырева помощь получить, да еще в серебряных слитках. Если обоз из Тоболеска на день Исакия вышел, ждать осталось недолго. Вот Кузьма обрадуется, когда про это узнает! У него нынче на Денежном дворе серебра всего ничего осталось».

— Погоди-ка дальше рассказывать, — остановил Жемотина Пожарский и, кликнув стремянного Романа Балахну, послал его в Приказную избу за Кирилой Федоровым. Кому как не Федорову в этом важном разговоре участвовать? Ведь он сибирский дьяк, все знать и исполнять по своему столу должен. Потом велел Жемотину: — А ты мне пока про черкас Анашки Безуха изложи, Артемий. Где своего напарника искать советуешь?..

Но Кирилу Федорова ждать не пришлось. Еще когда казаки Артюшку через торговую площадь вели, он узнал в нем конного казака, который в Тобольске при его отце на посылках служил, и увязался следом. Будто чувствовал, что понадобится Пожарскому. Так оно и вышло.

Жемотин Кирилу тоже узнал, а это любой разговор упрощает. Не дожидаясь, когда Федоров об отце спросит, сам поспешил сообщить, что большой сибирский дьяк Нечай Федорович, слава богу, в прежнем здравии пребывает, да и в Тобольске все, как обычно, делается, разве что с мыслями в сторону нижегородского ополчения.

— Хорошие мысли, — одобрительно кивнул Пожарский. — Ну тогда повтори, Артемий, что мне перед тем сказал, и дальше продолжим…

Кирила внимательно слушал Жемотина, а сам думал о внезапном назначении Семейки Самсонова. Эта новость бередила душу. Чем он хуже Семейки? И он бы чернильную работу хоть сейчас на живое походное дело поменял.

Его душевные метания не укрылись от зоркого взгляда Пожарского.

— Тебя что-то заботит, Кирила Нечаев? — спросил он.

— Дело к походу близится, — глаза в глаза ответил ему Кирила. — Дозволь мне, князь, сибирскую сотню на подгородных станах набрать. Из тех охотников, что за Камнем по службе или по другому какому делу бывали.

— Нешто у нас в полках таких всего сотня? — деланно удивился Пожарский. — Перепиши, конечно. Лишним, я думаю, не будет. Но сперва князя Ивана Буйносова-Ростовского повидай и Наума Плещеева. Они воеводами в Тоболеск на место Катырева и Нащокина расписаны. Знаю, ты и о дьяке спросишь, но равной замены твоему батюшке мы пока не нашли. Ищем…

Ратный обоз

Большие дороги рождаются из малых — это каждый знает. Но не каждому случалось пускаться в путь по дороге, которая на глазах ужимается до проселочной, затем и вовсе до верховой или пешей тропы, уводящей в таежные дебри либо за край солнечного всполья. Но когда ноги начинают спотыкаться на ровном месте, а колеса телег и копыта коней то и дело цепляются за поваленные лесины или комья ссохшейся грязи, тропа вдруг упирается в стоячую стезю. Так принято называть следы телег и подошв, поросшие мелкой бледной травой, едва пробившейся сквозь укатанную до блеска землю. Вид этой стези бодрит, внушая надежду, что где-то поблизости непременно должна быть торная гужевая дорога. Так и есть. Вот она, долгожданная! И уже из нее вырастает широкий, пластом уходящий за окоем торгово-перевалочный тракт, на котором мир снова становится просторным и шумливым.