Музыка души
Шрифт:
В другой раз Петр Ильич принес детям свои фотографии и каждому сделал шутливые подписи. Для Бори: «Мастодонту от старой обезьяны». Для Гриши: «Язвительнейшему из смертных» – этот мальчик имел привычку таинственно иронично улыбаться, как бы говоря: «Знаю я вас, меня не обманете». А Саше он написал просто: «Саше – Петя», – пояснив:
– Эта надпись по своей краткости подобна надписи на статуе «Медный всадник»: «Петру – Екатерина».
Она расцвела от удовольствия после такого сравнения.
В ноябре в Москву с концертом приехал Камиль Сен-Санс. Петр Ильич
– Да-да, вы правы: балет недооценивают. А знаете, в молодости я прекрасно умел подражать танцовщицам. Сейчас-то ловкость, конечно, уже не та…
– Вы тоже? – удивленно воскликнул Петр Ильич. – И я любил в юности изображать разные па.
Оба композитора тут же решили похвастаться друг перед другом своим искусством. На сцене консерваторского зала они исполнили маленький балет «Галатея и Пигмалион». Сорокалетний Сен-Санс танцевал Галатею, а тридцатипятилетний Петр Ильич – Пигмалиона. Рубинштейн заменял оркестр. Больше в зале никого не было, и это только способствовало веселью.
Общение с Сен-Сансом долго не продлилось: с тех пор как он покинул Москву, они с Петром Ильичом больше не пересекались и переписку не поддерживали.
***
К декабрю в квартире, которую снимал Петр Ильич, стало невыносимо холодно, и пришлось в который раз переезжать. Теперь он поселился в Крестовоздвиженском переулке в типичном для Москвы двухэтажном доме светло-желтого цвета. Там он снял три уютные комнаты с передней, кухней, ватерклозетом и проведенной водой.
Модест окончательно решил, что государственная служба не для него, подал в отставку и взялся за воспитание глухонемого мальчика – Коли Конради. К этому делу необходимо было подготовиться: в педагогике Модя смыслил еще меньше, чем в юриспруденции. Родители его будущего воспитанника отправили его на год в Лион, где процветал метод звукового обучения глухонемых в частной школе Гугентоблера. Петр Ильич сопровождал брата за границу.
Дорогу занесло снегом, они опоздали на двенадцать часов и вынуждены были провести ночь в отвратительной корчме в Бресте. Но ничто не могло испортить восторженного настроения Модеста, впервые выехавшего в Европу. Петр Ильич посмеивался над его наивностью, но и радовался его счастью, невольно заражаясь энтузиазмом брата. Показывая ему Берлин, он точно сам впервые видел город.
В Женеве как раз в это время отдыхала Александра с семьей. Братья предполагали остановиться в гостинице неподалеку, но Саша воспротивилась, ни за что не желая отпускать их от себя. Так что поместились в тесноте, зато все вместе. Петр Ильич с удовольствием повидался с родными, пообщался с племянниками, особенно самым младшим – четырехлетним Володей, которого называли Бебинькой. Тот, чувствуя расположение к себе, пользовался этим и помыкал обоими дядями, как хотел.
Потом заехали в Париж специально ради «Кармен» Бизе. Никогда еще произведение современной музыки так не пленяло Петра Ильича. Опера казалась ему совершенством. Да и удивительная игра
– На последнем представлении перед смертью Бизе Галли-Марье в сцене гадания действительно выбрасывала из колоды карт одни пики. Будучи суеверной, она была так потрясена, что ей сделалось дурно, и она не могла окончить действия.
Эта история взволновала Модеста. Во время поездки Петр Ильич обнаружил, что младший брат непостижимым образом стал религиозен. Хотя сам он давно отошел от Церкви и даже спорил по этому поводу с Модестом, не соглашаясь с его воззрениями, все-таки в глубине души радовался стойкости брата в вопросах веры и ни за что не хотел бы пошатнуть ее. Это не мешало ему устраивать страстные дискуссии и с удовольствием наблюдать, как Модя отстаивает свои убеждения. Все-таки вера не вследствие привычки, а вера разумная, представлялась Петру Ильичу величайшим счастьем. Умный и в то же время искренно верующий человек обладает такой броней, против которой совершенно бессильны всякие удары судьбы.
Сам Петр Ильич, не веря в церковные догматы, многого не понимая, тем не менее любил церковные службы и часто бывал у обедни. Литургия Иоанна Златоуста представлялась ему одним из величайших художественных произведений. Если следить за службой внимательно, вникая в смысл каждого обряда, то нельзя не умилиться духом, присутствуя при православном богослужении. Любил Петр Ильич и всенощное бдение. Отправиться в субботу в какую-нибудь древнюю, небольшую церковь, стоять в полумраке, наполненном дымом ладана, углубляться в себя и искать ответа на вечные вопросы, пробуждаться от задумчивости, когда хор запоет: «От юности моея мнози борят мя страсти», – и отдаваться влиянию увлекательной поэзии этого псалма, проникаться тихим восторгом, когда отворятся царские врата и раздастся: «Хвалите Господа с небес!» – всем этим он бесконечно наслаждался.
Два дня спустя братья расстались: Петр Ильич вернулся в Россию – в Петербург для переговоров о «Кузнеце Вакуле»; Модест остался во Франции.
***
В Петербурге Петр Ильич получил заказ от владельца ежемесячного журнала «Нувелист» Бернарда. Тот хотел в каждом номере печатать его пьесу, посвященную соответствующему месяцу. Идея нарисовать картину времен года показалась интересной, и он принялся за работу, которую закончил к маю. Он так и озаглавил эти двенадцать пьес – «Времена года». А издатель для большего эффекта сопроводил каждую небольшим стихотворением.
В столице Петра Ильича буквально разрывали на части родные и просто знакомые, и он уже не знал, куда спрятаться от массы приглашений и требований. Но и в Москве его не оставляли в покое. Начинающие музыканты стремились показать ему свои творения, продемонстрировать игру, попросить протекции. Его осаждали со всех сторон, не давая работать. Все чаще появлялось страстное желание бросить Москву и поселиться где-нибудь в глуши. Увы, желание неосуществимое: без работы в консерватории не на что было бы жить. А деньги требовались не только на себя, но и на помощь братьям.