Музыка души
Шрифт:
В этот приезд ему удалось еще раз увидеть «Кузнеца Вакулу» на сцене Мариинского театра. В целом представление прошло гладко, но Петр Ильич был разочарован. Комиссаржевский, игравший главную роль, не справлялся со своей партией, требовавшей сильного свежего голоса, а не тех жалких остатков, что были у него. И сколько же непростительных ошибок видел Петр Ильич теперь в своей опере!
На некоторое время пришлось вернуться в Москву – уладить формальности с квартирой и паспортом Алеши. Зайдя к друзьям, Петр Ильич узнал о новых газетных нападках на Рубинштейна. Поводом для них стал уход из консерватории пианиста Шостаковского. Журналисты обвиняли Николая Григорьевича в травле конкурента. Дошло до того, что ему ставили в упрек якобы
Николай Григорьевич был мрачен и подавлен, даже поговаривал об уходе из консерватории. Все наперебой убеждали его не делать этого. Ну, в самом деле – что станет с консерваторией без Рубинштейна? Он был столпом, поддерживающим всю музыкальную жизнь Москвы.
Петр Ильич покинул Первопрестольную с двойственным чувством: возмущения и огорчения за Рубинштейна и радости за себя – какое счастье, что теперь он будет вдали от этих дрязг! Заехав на неделю к сестре, он отправился во Флоренцию с мыслями о новой опере. Он решил взяться за историю Жанны д’Арк, которая безмерно восхищала его еще в детстве. Москва и консерватория остались в прошлом.
Глава 12. Начало странствий
Стоило добраться до Флоренции, как испорченное дорогой настроение улучшилось. Великолепная квартира, приготовленная Надеждой Филаретовной, состояла из целого ряда роскошных комнат. В салоне – чудесный инструмент, на письменном столе – два букета и принадлежности для письма. Квартира находилась за городом, и из окон открывался очаровательный вид. Тишина и спокойствие царили вокруг. При этом до города ходьбы – всего полчаса.
Весь вечер Петр Ильич провел на огромном балконе, наслаждаясь чистым воздухом, погрузившись в чарующую прелесть вечернего спокойствия, нарушаемого лишь далеким шумом падающей воды. Но как бы ни полна была тишина, ему все слышался какой-то звук: будто земля, несясь по небесному пространству, тянет низкую басовую ноту.
Смущала только близость фон Мекк – ее вилла располагалась буквально в нескольких шагах. Более того, Надежда Филаретовна ежедневно ходила или ездила мимо. А что, если они встретятся? Что тогда делать? Порой закрадывалась мысль, не желает ли она личного знакомства, вопреки их давней договоренности? Она присылала билеты в театр, куда шла и сама, приглашала посмотреть ее виллу, когда там никого не будет. Прогуливаясь мимо его дома, Надежда Филаретовна всегда останавливалась и явно старалась его увидеть. Петр Ильич не знал, как поступить. Выйти к окну и поклониться? Но в таком случае, почему уж не закричать: «Здравствуйте»? Он боялся, что со дня на день она пригласит его в гости, хотя в письмах ни одного намека на это не было. Двойственная ситуация смущала и стесняла Петра Ильича, он чувствовал себя пленником и желал, чтобы Надежда Филаретовна поскорее уехала. Прямо сказать об этом ей он, конечно же, не мог.
Но чем больше проходило времени, тем больше Петр Ильич убеждался, что фон Мекк не собирается идти на сближение, и постепенно привык к ее присутствию, прогулкам по утрам мимо его окон и ежедневной переписке. Он успокоился и начал воспринимать их как должное.
Не терпелось побыстрей покончить с сюитой и заняться оперой, да на почте затерялась посылка с рукописью. Или это безалаберный Толя забыл вовремя ее выслать? Петр Ильич был обречен на полнейшее бездействие, ибо не любил приступать к новой работе, когда предыдущая не сбыта с рук, и чувствовал себя сильно разбежавшимся человеком, посреди бега вдруг наткнувшимся на стену. Он злился и в то же время беспокоился о Толе, который вообще ни строчки не писал.
Модест терзался
Модест также сообщал о грандиозном успехе Четвертой симфонии. Он писал о фуроре: бурных аплодисментах, криках, бисах и топании ног.
Московская пресса продолжала травить Николая Григорьевича. Даже его враги возмутились неприличным тоном «Московских ведомостей». Петр Ильич, радовавшийся, что находится далеко от консерваторских дрязг, желал Рубинштейну того же, хотя это и повлекло бы за собой гибель всей московской музыки. Зато, когда Николай Григорьевич уйдет, с пеной у рта нападающие на него борзописцы увидят, что Москва лишилась человека, положившего всю свою энергию на служение музыке, принесшего громадную и неизмеримую пользу русскому искусству.
Только к зиме наконец-то пришло письмо от Анатолия, в котором он путано и непонятно объяснял, почему так долго нет сюиты. По крайней мере, рукопись была цела. И все же ситуация раздражала до такой степени, что Петру Ильичу в какой-то момент захотелось разорвать все прежде написанное и забыть про сюиту. Впрочем, воплотить в жизнь этот порыв он так и не решился.
Отчаявшись получить рукопись в ближайшее время, он со страхом и волнением принялся за «Орлеанскую деву». У него не было не только либретто, но даже и обдуманного сценария. И Петр Ильич с энтузиазмом взялся собирать материалы по истории Жанны д’Арк: достал либретто оперы на этот сюжет, ставившейся пять лет тому назад в Париже, драму Шиллера, книгу Валлона и принялся изучать их. Сочинять слова пришлось самому, и этой работе он отдавал вечерние часы, чтобы утренние – наиболее продуктивные – посвятить музыке. Необходимость писать либретто затрудняла процесс и страшно утомляла. Но не снижала энтузиазма.
Хотелось поскорее писать и писать, мысли приливали к голове так, что им уже и места не было, Петр Ильич приходил в отчаяние перед своей человеческой немощью и с тоской думал о долгих днях, неделях и месяцах, которые нужны, чтобы все это обдумать, написать. Ах, если бы можно было сейчас же, одним взмахом пера окончить все разом!
Он настолько слился со своей героиней, что дойдя до процесса отречения и казни, не мог удержать слез. Ему вдруг сделалось жалко и больно за все человечество, взяла невыразимая тоска. Наутро после этой нервной вспышки Алеша разбудил его, растворив окна и впустив в комнату яркий солнечный свет и свежий воздух. Петр Ильич проснулся с ощущением великого удовольствия – все вокруг казалось божественно прекрасным.
***
Париж, куда Петр Ильич приехал в поисках материалов для оперы, вместо обычного удовольствия принес раздражение и усталость. Денег не хватало, хотя он нанял самую дешевую квартиру под крышами. Шум, суета, движение пугали, приводили в смятение и отвлекали от работы. Определенно, в Париже можно жить только праздным туристом. Раздобыв нужные книги и оперу Мерме, Петр Ильич поспешил в Швейцарию.
Задремав в вагоне, он проснулся утром от страшного холода. Окна так замерзли, что сквозь них невозможно было ничего разглядеть. Пытаясь понять, что происходит, Петр Ильич открыл окно и с удивлением обнаружил, что вокруг простираются горы и поля, покрытые толстым слоем снега: поезд стоял на какой-то маленькой станции.