Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

Традиционно Петр Ильич стал поверенным в заботах и надеждах своих племянников. Первой к нему пришла Таня.

– Представляешь, папенька в Киеве виделся с Блюменфельдом и даже провел у него вечер, – пожаловалась она. – Мне убийственна мысль, что он дружески подает руку этому негодяю и подлецу, обесчестившему меня!

– Но согласись, если бы Блюменфельд отворачивался или слишком явно избегал Леву, было бы еще хуже. Он ведь мог начать подозревать правду, – возразил Петр Ильич,

пытаясь успокоить взвинченную племянницу.

Таня задумалась и медленно кивнула:

– Да, пожалуй, ты прав, – и, резко сменив тон, заявила: – Керн будет провожать меня до Парижа. Кажется, я ему нравлюсь.

Петр Ильич сокрушенно покачал головой: опять начинается метание от одного жениха к другому. Похоже, жизнь ничему не научила эту девочку.

– Я бы тебе советовал не торопиться.

Таня беспечно пожала плечами:

– А еще я хочу взять Жоржа от кормилицы и поместить к родственникам Беляров.

– Зачем? Оклеры прекрасные люди, и ему хорошо там.

– Потому что, если я выйду замуж, я заберу его к себе.

Планы, планы… суждено ли им осуществиться? Когда Таня уехала за границу, Петр Ильич и радовался, и одновременно боялся за нее, жалея несчастную девушку.

Следующими стали Аня с Колей. Отведя его в сторону, они таинственно сообщили, что имеют одно пламенное желание.

– Исполнение этого желания зависит от маменьки, – начал Коля, – но сам я не решаюсь обратиться к ней с просьбой. Не могли ли бы вы, Петр Ильич, походатайствовать перед ней за нас?

– И что за желание? – улыбнулся он.

Одно удовольствие на них смотреть, так они были счастливы и непринужденны – просто созданы друг для друга.

– Мы хотим приблизить срок свадьбы, – сказала Аня, – перенести венчание на двадцатые числа апреля. Раз уж Коля оставил институт и начинает службу – зачем тянуть?

Петр Ильич посчитал их просьбу обоснованной и обещал походатайствовать перед Надеждой Филаретовной. И вскоре в Вербовке пышно и торжественно провели обручение, после чего Коля уехал на Николаевскую железную дорогу, а Аня – в Петербург на всю зиму.

К октябрю семья вернулась в Каменку, где для Петра Ильича устроили отдельные три комнатки с камином, и он мог наслаждаться уединением. Занимался он усердно, однако сюита продвигалась с трудом. Свободное время Петр Ильич посвящал изучению английского языка – очень уж хотелось почитать Диккенса в подлиннике.

Он как раз занимался, когда убиравшийся в комнате Алеша с непонятной обидой заявил:

– Вот вы, Петр Ильич, никогда мне секретов не рассказываете, а я все равно все знаю!

– О чем ты? Какие секреты? – нахмурился он, уже догадываясь, что речь о Татьяне.

Алеша одарил его взглядом: «А то вы не знаете!» – и пояснил:

– Степан мне давеча сказывал, что Лев Василич не посмеет его

прогнать, потому как он знает тайны, которые нельзя разглашать. Прошлым летом Блюменфельд ходил к Татьяне Львовне – Степан видел это. Она забеременела и уехала рожать в Париж, а теперь поехала устраивать ребенка. А еще он сказывал, что весь Киев об этом знает и Блюменфельд на балу об этом громко говорил.

Петр Ильич в ужасе уставился на слугу.

– Нет… Не может же он быть бесчестен до такой степени…

– Я тоже так не думаю, – поспешил Алеша успокоить барина, – кроме Степана больше никто из прислуги не знает.

Петр Ильич перевел дыхание, но тревога осталась: слишком много народу было в курсе этого дела. Какой будет ужас, когда слухи дойдут до родителей! И так уже Саша будто чувствует что-то недоброе. Недавно она до полусмерти испугала Петра Ильича странным высказыванием о Блюменфельде, заставляющим думать, что она обо всем догадалась.

Весь следующий день эти мысли терзали его, так что ни о чем другом он не мог думать. Сашина подруга Ната Плесская добавила масла в огонь сообщением, что весь Елизаветград и весь Киев говорят, будто Таня была беременна от Блюменфельда.

– Я, конечно, в эти глупости не верю, – с выражением презрения к слухам заключила Ната. – Боюсь только, что они дойдут до Санечки.

До крайности встревоженный и расстроенный Петр Ильич не представлял, что тут можно сделать и как оградить сестру от ужасной правды.

Закончив сюиту, Петр Ильич собирался отдохнуть, но быстро понял, что не в состоянии сидеть без дела. И взялся за сочинение детских песенок на стихи Плещеева. Он тут же набросал множество эскизов, которые жаждал как можно скорее выполнить. Он сам не понимал, к чему эта вечная торопливость, чувствовал себя глупо, но ничего не мог поделать со своим рвением.

***

Стоило появиться в Москве, как немедленно закружило бешенное коловращение городской жизни. Первая симфония, не исполнявшаяся шестнадцать лет, имела огромный успех. Автора восторженно вызывали, что было приятно и лестно, но в то же время мучительно тяжело. Петр Ильич уже не впервые посетовал на свою проклятую застенчивую натуру, из-за которой каждый раз, выходя на сцену, испытывал невообразимые страдания.

После концерта он заглянул в дирекцию театров, узнать, как обстоят дела с «Мазепой», и обнаружил, что не только репетиции не идут, но даже не начали писать декораций.

– Мне жаль, но постановку оперы придется отложить на январь, – заявил режиссер.

– В чем же задержка?

– Материальные затруднения: ни декорации, ни костюмы невозможно заказать раньше.

– Но в январе Павловская уезжает из Москвы! – в отчаянии воскликнул Петр Ильич. – А она единственная, кто может петь Марию!