Музыка души
Шрифт:
Холодная погода с неистовым ветром сменилась по-настоящему весенним теплом, и Петр Ильич ежедневно гулял в лесу, наслаждаясь природой. Собирал фиалки, любовался птицами, проснувшимися насекомыми, записывая в блокнот пришедшие в голову музыкальные темы.
Вернувшись с прогулок, он обедал с Александрой Ивановной. Эта восьмидесятилетняя старушка восхищала его своей бодростью и живостью. В таких преклонных летах, перенеся столько испытаний, она все еще была полна сил. Она радовалась его приходу и каждый раз рассказывала истории о старине:
Саша с Бобом вернулись как раз ко дню рождения Петра Ильича. Каменка оживилась. День рождения праздновали пышно и весело, именинника от души поздравляли. Сорок четыре года – много уже прожито, много сделано. Без всякой горечи принимал Петр Ильич течение времени. К смерти он не стремился и хотел достичь глубокой старости, но если бы предложили ему снова стать молодым, не согласился бы. Всякий возраст имеет свою прелесть и свои хорошие стороны. Еще бы утвердиться в вере настолько, чтобы не бояться смерти…
Все яснее Петр Ильич ощущал, что нельзя всю жизнь оставаться приживалкой у сестры. Он начал замечать, как сильно его раздражают глупые мелочи, вроде нелюбимого блюда за ужином. Со временем он мог стать совершенно несносным. Пора, пора найти собственный уголок, жить отдельно. Но… весь вопрос упирался в деньги.
Пребывание в Каменке скрашивал Боб, постоянно приходивший к дяде поболтать, но соблюдая часы занятий и не мешая, когда тот был погружен в сочинение. С годами мальчик становился все очаровательнее, и Петр Ильич обрел в нем настоящего друга.
Закончив работу над сюитой, он уехал к Модесту в Гранкино.
Путь на лошадях от станции стал сущим мучением. Из-за обильных дождей и размытой дороги тащились черепашьим шагом двенадцать часов. Модест, встретивший брата в Харькове, поделился своими планами. Оправившись от прошлой неудачи, он с энтузиазмом обдумывал новую драму.
– Я рассказал сюжет Стрепетовой, и она пришла в восторг и от пьесы, и от своей роли. Даже очень уговаривала меня к началу сезона представить «Лизавету Николаевну» в Дирекцию театров.
Петр Ильич порадовался за брата, а услышав готовые два первых действия, в свою очередь проникся восхищением. Несомненный литературный талант Модеста развивался и укреплялся.
Братья целыми днями занимались своими трудами, сходясь вместе только за едой. Глушь здесь была такая, что не было даже церкви. Петр Ильич не замечал бы и воскресений, если б не Алеша, наконец вернувшийся с военной службы: по праздникам он считал своим долгом одеваться в лучшие платья. Оказавшись на природе, в тишине, с совершенно новым энтузиазмом Петр Ильич отдался работе: закончив инструментовку сюиты, немедленно принялся за следующее сочинение, на этот раз симфоническое.
***
После степи, становившейся летом совсем голой, особенно приятны были пышные леса Скабеевки, где недавно приобрел имение Анатолий. Танюша, отвыкшая от дяди, поначалу
– Что Надежда Филаретовна? – спросил Толя за ужином. – Может ли она устроить меня в железнодорожное ведомство?
– Знаешь, с моим письмом к ней случилось что-то странное: то ли она не получила его, то ли делает вид, что не получила, чтобы избегнуть неприятности отказать мне в просьбе. Во всяком случае, я долго думал об этом… – Петр Ильич серьезно посмотрел на брата. – Действительно ли ты хочешь оставить службу? Я много дурного слышал в последнее время об администрации железных дорог. Стоит ли вот так бросать все и переходить в совершенно чуждый тебе мир?
Анатолий недовольно поджал губы, и он поспешил добавить:
– Я как никто сочувствую твоему желанию уйти из судебного ведомства. Но нельзя делать такой шаг наобум. Если ты уйдешь, а потом раскаешься? Что может быть хуже?
– На самом деле, Толя давно понял глупость своего необдуманного порыва, – с едва заметной усмешкой заметила Паня. – Но гордость не дает ему в этом признаться.
– Ну что ты говоришь! – пробурчал Анатолий, однако бросив на жену почти благодарный взгляд.
Она пожала плечами, всем своим видом выражая: «Разве я не права?»
– Значит, и говорить не о чем, – облегченно заключил Петр Ильич, обменявшись с Прасковьей веселым взглядом.
С наступлением сентября он проводил Толю с Паней в гости к брату Николаю, а сам отправился в Москву: его просил приехать Танеев, чтобы просмотреть недавно написанную Концертную фантазию для фортепиано, которую он собирался играть. Алексея с вещами Петр Ильич сразу отослал в имение фон Мекк Плещеево, куда Надежда Филаретовна давно звала его погостить, да все не получалось.
Сергей Иванович уже начал разучивать фантазию, и ему нужны были замечания автора по исполнению. Играл он безупречно, и советовать ничего не пришлось. После чего Танеев попросил учителя высказать мнение о своей новой симфонии.
– Стоит ли что-то говорить до исполнения? – неуверенно спросил тот. – По себе знаю, как неприятна критика до появления произведения в свет.
– Я настаиваю, Петр Ильич, – со свойственным ему упорством сказал Сергей Иванович. – Мне важно услышать ваше мнение.
Вздохнув, Петр Ильич взял партитуру, чтобы ознакомиться с ней.
– Что ж, в музыкальном отношении она мне очень нравится, – произнес он, закончив просмотр. – Оркестр будет звучать хорошо. Если хотите придирчивой критики, мне есть что сказать, но скажу в свое время. Сейчас я только смутил бы вас, а замечания такого рода нельзя переделать так, как мне хотелось бы, в один присест. Потому я лучше отложу их до того, как симфония будет сыграна.
Танеев не удовлетворился столь обтекаемым ответом, продолжал настаивать, и пришлось подробно отчитываться о впечатлении.