Музыка души
Шрифт:
– Что завещание?
– Герман Карлович устранил Алину Ивановну от всякой власти над детьми и их имуществом, а меня назначил опекуном. Но приказчики хлопочут, чтобы обойти волю покойного и сделать опекуншей ее.
– Но это же против закона! – возмутился Петр Ильич.
Модест покачала головой:
– К сожалению, закон как раз на стороне Алины. Во всяком случае, Веру ей, скорее всего, отдадут. Насчет Коли еще не уверен, но боюсь, что она и здесь может одержать победу.
– А я думаю, что тут твои страхи напрасны – ничего она не сможет сделать.
– Знал бы ты, сколько
– Все уладится – вот увидишь, – попытался Петр Ильич подбодрить брата.
Модест покачал головой:
– Несколько дней назад Алина явилась сама – вооруженная разрешениями и всякого рода официальными подтверждениями ее опекунских прав. Держала себя полной хозяйкой и распорядительницей. Веру увезла с собой, а Коле позволила немного погостить. Представляешь? И по первому требованию он обязан явиться к ней в Павловск.
– А что Коля?
– Расстроился, конечно. – Модест печально вздохнул. – Он так любит Гранкино! И к тому же ненавидит отчима. Он не сможет с ними жить!
Петр Ильич сочувственно кивнул. Он тоже в первую очередь жалел детей: что их ждет с такой матерью? Увы, они не могли ничего сделать – оставалось только ждать и надеяться на милость Божию.
Родственники Конради их больше не беспокоили, Алина Ивановна, видимо, удовлетворившись демонстрацией своих прав, тоже не появлялась, и жизнь потекла своим чередом.
А вскоре ситуация разрешилась окончательно. Петр Ильич попросил о помощи своего бывшего сокурсника, ныне адвоката, Герке. Посоветовавшись с ним, Модест предъявил Алине Ивановне свои условия мира, из коих главное то, что он хочет жить отдельно и где угодно. Она сдалась сразу, сделавшись уступчивой и смиренной.
Несмотря на угнетающе действующую жару, Петр Ильич усердно взялся за «Мазепу», только теперь по-настоящему увлекшись работой. Как мать, которая тем более любит ребенка, чем более он причинил ей забот, тревог и волнений, он испытывал отеческую нежность к своему новому музыкальному чаду, столько раз доставлявшему ему тяжелые минуты разочарования в самом себе и доводившему почти отчаяния. К июлю, когда Петр Ильич вернулся в Каменку, две трети оперы были готовы.
***
Александра приехала домой из Карлсбада буквально за два дня до появления Петра Ильича. По дороге она заезжала в Прагу, где давали «Орлеанскую деву».
– Опера шла в летнем, деревянном, балаганоподобном театре, – поделилась она впечатлениями. – Исполнение и обстановка – старательны, но бедноваты. Исполнители все старые и некрасивые, но пели неплохо. И видно, что все очень старались.
– Вот моя опера и перешагнула границу. Надеюсь, за ней и другие последуют, – улыбнулся Петр Ильич. – А что пресса?
– Отзывались о тебе достаточно дружелюбно, но, похоже, они больше любят тебя, как симфониста. Говорят, как музыкальный драматург ты достоин уважения, симпатии,
Петр Ильич пожал плечами:
– Ничего другого я и не ожидал. Это еще вполне доброжелательное мнение.
– Уверена, они переменят его со временем и будут тебя хвалить, – убежденно заявила Саша.
– Спасибо, Санечка, – трогательная вера сестры в его талант всегда много значила для Петра Ильича.
Среди прочих новостей она упомянула и о визите братьев фон Мекк:
– Замечательные мальчики – с чудным характером, веселые, естественные. А больше всего умиляет их горячая любовь к матери. Я так рада за Аню!
– Их помолвка слажена?
– Да, обо всем договорились. Через два года, когда Коля закончит учебу, они поженятся.
Будущий зять и его брат очаровали не только Сашу. Все в Каменке постоянно говорили о них, вспоминая самыми добрыми словами. Несколько дней спустя Петр Ильич и сам смог убедиться в справедливости восторженных отзывов: Николай и Александр снова нанесли визит будущим родственникам. Петр Ильич немного побаивался этой встречи – он чувствовал себя неловко из-за отношений с их матерью. Как лично общаться с ее детьми, когда с ней они остаются незримы друг для друга?
Но страхи его не оправдались. Молодые люди будто ничего странного не видели в сложившейся ситуации, и с первой минуты Петр Ильич почувствовал себя с ними в родственной атмосфере, точно они выросли на его глазах.
***
В августе Анатолий с Прасковьей вернулись из свадебного путешествия, и Петр Ильич поехал в Москву навестить их, а заодно посетить концерт из своих произведений.
Брат выглядел бодрым и довольным жизнью, как никогда. Видя, как благотворно Параша действует на Толю, Петр Ильич полюбил невестку еще больше. Молодая чета порадовала его сообщением о том, что они ждут ребенка. Бесконечно любивший детей Петр Ильич с радостью ожидал появления племянника.
Несмотря на это, все пребывание в Москве он был подавлен и уныл – сам не понимая почему. Хотя и концерт прошел замечательно, и все знакомые были ангельски добры и любезны, он чувствовал себя глубоко несчастным. Возможно, все дело в обычной усталости от суеты московской жизни и невозможности нормально заниматься.
А когда Петр Ильич навестил своего издателя, тот огорошил его новостью:
– Я решил выйти из Музыкального общества.
– Почему? – удивился Петр Ильич.
– Я давно собирался сделать это с окончанием двадцатипятилетия, то есть в восемьдесят шестом году. Но теперь вижу, что ждать не стоит.
– Да что случилось?
Юргенсон казался обиженным и раздраженным, и Петр Ильич никак не мог взять в толк, в чем дело: Петр Иванович редко обижался и обычно не обращал внимания на интриги, неизбежные в деловом мире.
– Давеча Григорович – председатель второй группы – выразил желание предложить меня в эксперты. На что Губерт при Третьякове сказал: «Да он ничего не понимает!» Это не при мне было, но сам же Губерт мне обо всем наивно и рассказал. В любом случае, от моего ухода Музыкальное общество нисколько не потеряет.