Музыка на иностранном
Шрифт:
Роберт не смог скрыть страха. Он бросил на Кинга отчаянный взгляд, то ли пытаясь что-то внушить ему, то ли умоляя замолчать.
— Ты, наверное, что-то путаешь.
Роберт полез в карман пиджака, вытащил ручку и автобусный билет. Чарльз ошалело смотрел, как Роберт торопливо корябает что-то на билете и протягивает билет ему. Осторожнее.
— Может, еще по стаканчику, Чарльз?
Кинг налил еще и поднялся. Они молча смотрели друг на друга. Все это имело скрытый подтекст, но его смысл оставался пока неясным.
— Хорошо, что ты уезжаешь, Роберт. Я в том смысле, что тебе полезно сменить обстановку. И вообще — если надо как следует поработать, лучше быть одному.
— Да, я тоже так подумал. Если я здесь останусь… мне будет очень непросто. Столько всего надо сделать. А тут все время что-нибудь отвлекает. Кстати, как твои исследования?
Сейчас они разговаривали, словно шифровки друг другу передавали. Роберт никогда не интересовался исследованиями Чарльза. Может, он спрашивал, что Кингу удалось выяснить о расследовании. Заметно продвинулись вперед, сказал Кинг.
— И надолго ты в Шотландию?
— Трудно сказать. Как пойдет. У меня есть вся необходимая информация — так сказать, я теперь в курсе. Осталось найти во всем этом смысл.
Вся необходимая информация — значит, Роберт все знал. И понял, что ему сейчас лучше уехать подальше от Кинга. Может, он знал даже то, что Кингу приказали шпионить за ним.
— Знаешь, Роберт, я никогда не понимал, как ведут «исследования» историки. В точных науках все куда яснее, не зря же их называют точными: четкая формулировка проблем, строгие экспериментальные методы.
— Но история — наука о жизни, о людях, Чарльз. Помнишь, мы как-то уже говорили об этом. Она изучает людей и их жизнь. И у нее тоже есть свои методы. Изучая историю, на самом деле мы изучаем самих себя. Как и почему, избрав определенный путь, мы оказываемся именно в этом конкретном месте.
— Зачастую сами того не желая.
— Да, Чарльз, все правильно. Но нас ведут силы — помнишь, ты часто говорил о силах? Любовь и страх.
— И желание выжить.
— Это — главное. В конце концов, всегда побеждает желание жить.
— Да, Роберт, ты прав. Вот поэтому в истории столько конфликтов — доверие предано, верность поругана. Если ты сталкиваешься с чем-то, что превыше всех твоих сил, — что тут выбирать?
— Например, если человека заставляют делать что-то такое… мерзкое, отвратительное — такое, что принесет только боль и страдания; но если он откажется, страданий и боли будет еще больше.
В словах Роберта явно был двойной смысл. Чарльзу вдруг показалось, что в глазах друга блестят слезы. Это что — разрешение Чарльзу предать его? Или он сам уже совершил что-то мерзкое и отвратительное? Как он добился того, что работу над книгой поручили ему?
Чарльз долго смотрел на своего друга — на своего потерянного друга. Настала его очередь говорить:
— Да, воля к жизни. Желание выжить. Возьмем, к примеру, два
— Но третий народ окажется сильнее, Чарльз. И сделает ловкий тактический ход. Его войска вклинятся на границу между двумя союзными народами и займут эту территорию. Отрезать союзников друг от друга — чтобы всякое сообщение между ними стало настолько опасным, что уже невозможным.
— Именно так, Роберт. Это будет самый ловкий ход. Тогда каждый союзник будет вынужден бороться в одиночку; они окажутся в затяжной осаде. Постепенно внушить недоверие и страх — и вот уже наши союзники полны сомнений, они опасаются доверять друг другу. А когда уже нет ни доверия, ни надежды, захватчик наносит последний удар. Ультиматум каждой стороне: выступи за меня или умрешь.
— Да, Чарльз, это лучшая тактика — сделать жизнь невыносимой для обеих сторон. А потом поставить их перед выбором: объединиться с притеснителем или бесславно погибнуть. Это ведь совершенно не то, что героически пожертвовать собой; тут выбор гораздо труднее. Ведь народ — это и дети, и женщины. Невинные жертвы. И все-таки сопротивление еще есть — попытки помочь союзнику продолжаются. Тогда угнетатель слегка ослабляет нажим. В обмен на союз с одним он обещает быть снисходительным к другому — последнему только преподадут урок, чтобы не зарывался. Ограниченные меры воздействия.
Вот теперь Чарльз все понял. Теперь он знал, какой ценой Роберт купил свою драгоценную книгу.
— Страшный выбор, да? — сказал Чарльз. — Предать друга — но не до конца. Так, чуть-чуть. Только чтобы его проучили. И тем самым спасти обоих. Спасти всех невинных людей.
— Прежде всего — всех невинных людей, Чарльз. Женщины и дети — самый важный элемент в истории. Потому что они всегда — первые жертвы.
Энни и Дункан. Чтобы их защитить, Роберт, наверное, пошел бы на все. Чарльз подошел к пианино. Пробежался пальцами по крышке — пыльно. Последний раз пыль вытирала Дженни, уже больше недели назад.
— Спасибо за семинар по истории, Роберт. Я даже не сомневаюсь, у тебя выйдет отличная книга.
— Плевать я хотел на книгу, Чарльз. Это всего лишь слова на бумаге.
Чарльз сел за пианино.
— Зря ты не захватил скрипку, Роберт. Помнишь, как мы играли дуэтом?
— Надо нам было почаще с тобой репетировать. Мы так ведь и не сыграли «Крейцерову сонату», то есть правильно не сыграли.
— Мы вообще все делали неправильно. — Чарльз повернулся и взглянул на друга. Перед ним был затравленный, сломленный человек. Мэйс победил.