Музыкальная шкатулка Анны Монс

Лесина Екатерина

— В общем, так, — Елена осматривалась, на личике ее застыло выражение крайней брезгливости. — Чтоб я больше тебя рядом с Игнатом не видела! Сечешь?

От нее слабо, но отчетливо разило алкоголем. И сигаретами. И мятной жевательной резинкой, которую Елена не переставала жевать.

— Извините, но вы неправильно все поняли.

Все-таки надо было отсидеться, пусть это и по-детски, но зато нервы были бы целее. Ксюша терпеть не могла скандалов, а чутье ей подсказывало, что Елена явилась именно скандалить.

— Ты

мне будешь указывать, как и что мне понимать? — поинтересовалась она нервным голосом. — Да кто ты такая?!

Никто. Секретарь.

Елена, вытянув руку, ткнула в Ксюшу пальцем:

— Думаешь, если он на тебя запал, то ты раз — и в дамках?

— У нас сугубо деловые отношения…

…И не надо ей было слушать Алексея Петровича. Нашла бы другое место, поспокойнее, чтобы ни трупов, ни тайн грязных, ни начальственных невест на грани истерики!

Елена взирала на Ксюшу с высоты своего роста и положения.

— Врешь, — сказала она наконец. — Все вы врете! У тебя одно на уме!

— Что?

— Залезть к нему в койку!

Ксюша попыталась представить себя в койке Игната, и эта картина вызвала у нее нездоровый смешок.

— Издеваешься?! — Елена зашипела, как рассерженная змея. — Думаешь, я дура?! Если модель, то дура? Да мы поженимся!

— Я рада и искренне желаю вам счастья.

Чем раньше, тем лучше, может, хоть тогда эта странная женщина успокоится.

— И я не позволю всяким тварям мне мешать! Ты… ты уволена!

Надоело! Пусть бы они определились уже… и вообще, наверное, раньше Ксюша восприняла бы эту новость спокойнее, но за последние дни нервы ее не единожды подвергались испытаниям. И потому она ответила совсем не то, что собиралась:

— А это не вам решать! Не вы меня нанимали.

— Да я…

— Вам лучше отправиться домой и успокоиться. Беспричинная ревность еще никого не доводила до добра.

Елена побелела.

— У меня нет привычки путаться с начальством. Кроме того… — Ксюша попыталась было прикусить язык, но слова буквально сами лезли из нее. — В конторе хватает незамужних женщин, и они куда красивее.

Если уж страдать, то не одной. Интересно было бы посмотреть на встречу Эллы и Елены! Вот уж и правда — равные по весу и мастерству соперницы, хотя Эллочка сказала, что Игнат ей неинтересен, но ведь Елена не слушает, что ей говорят.

— Ты… ты пожалеешь! — сказала она напоследок и выскочила из комнаты.

И из квартиры тоже убралась. Закрыв дверь, Ксюша подошла к окну, желая убедиться, что неприятная гостья потопает восвояси. Минута… другая… третья… время шло, а Елены все не было.

А потом Ксюша услышала крик.

Голос у Антонины Марковны был зычным, даром, что ли, она полвека в народном хоре местного ДК числилась? И пусть возраст давал о себе знать, но нынешнее происшествие

пробудило скрытые резервы в ее массивном теле. Голосила она с наслаждением, не забывая о правильном дыхании, а потому крик ее длился и длился.

И когда Ксюша наконец добралась до первого этажа, она обнаружила, что на голос Антонины Марковны из своих квартир выскочили если и не все, то — почти все.

— Убили, — сказала Стефочка, запахивая полы атласного халатика. — И чего орать? Ну, убили и убили…

Стефочка работала в ночную смену и, судя по всему, только-только прилегла, оттого и чужую смерть воспринияла сугубо как источник неудобства: поспать не получится больше.

— Антонина Марковна, — Ксюша пробилась к пенсионерке и схватила ее за руку. — Связки порвете! Потом сипеть станете.

Она знала, что это — единственный аргумент, который на даму подействует. И Антонина Марковна замолчала. Осенив себя крестным знамением — в церкви тоже хор имелся, что способствовало росту ее набожности, — она трубно высморкалась в платок и сказала:

— «Скорую» вызовите. И полицию!

Елена лежала на лестничной площадке как-то неестественно, неудобно подогнув ноги, и вокруг головы ее расплывалось красное пятно. Ксюша даже не сразу сообразила, что именно ей кажется неправильным: она не так уж часто сталкивалась с мертвецами, во всяком случае до этой недели. Но, разглядывая Елену, длинные ее ноги приятных очертаний и уровня смуглости, нарядное платье, задравшееся совершенно неприлично, и кружевное белье, она никак не могла отрешиться от некой неестественности этой картины.

Вокруг Елены вертелась ее собачка, она то совалась к телу, то отпрыгивала, трясла неестественно крупной головой и совершенно по-человечески вздыхала. А потом вдруг потянулась к луже и принялась лакать.

— Спокойно! — Ксюша вцепилась в полное запястье соседки, которая уже готова была разразиться новым криком. — Это не кровь…

Ну конечно, не кровь! Слишком много жидкости! И цвет другой, вишневый, яркий.

— Сироп какой-то…

Или ликер. Запах спиртного подтверждал эту версию.

— Но «Скорую» вызвать надо.

И Ксюша вызвала, а потом позвонила Игнату, который звонку не слишком-то обрадовался, лишь буркнул:

— Жди!

А приехал он раньше «Скорой».

Елену, убедившись, что она жива, пусть и пребывает без сознания, подняли и перенесли в квартиру Стефочки, не слишком-то довольной подобным поворотом дел. Милосердие милосердием, а законный сон — законным сном.

Елена вскоре в сознание пришла и, оглядевшись, презрительно скривила губы. Тут же потребовала зеркало, а получив желаемое, онемела. Она трогала волосы, испачканные не то сиропом, не то ликером, шею, декольте, платье… Нюхала свои пальцы. Кривилась.