Шрифт:
А.А. Локшин
МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Третье издание, исправленное и дополненное
МОСКВА – 2013
УДК 78
ББК 85.31
Л31
Локшин А.А.
Л73
Музыкант в Зазеркалье. – М.: МАКС Пресс, 2013. – 3-е
изд., испр. и доп. – 128 с.
ISBN 978-5-317-04558-6
Книжка, основанная на анализе недавно обнаруженных документов, продолжает
расследование
примыкает по своему содержанию к предыдущей книге автора «Гений зла». В
третье издание включены Добавления VI, VII и VIII.
УДК 78
ББК 85.31
ISBN 978-5-317-04558-6
ПРЕДИСЛОВИЕ
«…многое, что считают (и у нас в стране, и на Западе)
общественным мнением, формируется в КГБ»
Елена Боннэр
Моя книжка «Гений зла» побудила в свое время режиссера Иосифа
Пастернака снять документальный фильм с тем же названием (из
которого, увы, исчезли кавычки) о композиторе Александре
Лазаревиче Локшине (1920–1987), которого обвиняют в
доносительстве.
Но виноват ли композитор в тех преступлениях, в которых его
обвиняют? Задавая этот вопрос, Иосиф Пастернак не приходит ни
к какому ответу; его цель – не исследование конкретных судеб, а
постижение новых, не встречавшихся ранее психологических
состояний, расширение языка искусства документального кино.
(Фильм И. Пастернака получил приз «Сталкер» за лучший
неигровой фильм на IX Международном фестивале
правозащитного кино.)
Композитор Локшин – мой отец, и книжка «Гений зла» (M., 2005),
в отличие от фильма Иосифа Пастернака, представляла собой
именно расследование обвинений, предъявленных моему отцу. Я
считал свое расследование важным, потому что, защищая отца, я
защищал его музыку и вносил ясность – по крайней мере, в данном
случае – в вопрос о том, совместимы ли искусство и преступление.
Эта книжка – продолжение «Гения зла», в основном составленное
из материалов, опубликованных на портале Евгения Берковича в
2007–2012 гг. Собранные здесь статьи завершают, на мой взгляд1,
посмертную реабилитацию моего отца, которого трое бывших
узников ГУЛАГа обвиняли в том, что именно он был причиной их
ареста. Обвинители моего отца – это:
Вера Ивановна Прохорова, преподавательница английского языка;
Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, математик;
Вера Степановна Максимова (Лимчер), пианистка и
То, что обвинения исходили именно от бывших узников,
придавало им в глазах общества неоспоримую убедительность. В
результате мой отец к концу жизни фактически был подвергнут
остракизму, а музыка его – почти забыта.
Собранные мной материалы показывают, что на самом деле имела
место выдающаяся по своим масштабам операция по
дискредитации моего отца. Цель операции – прикрытие
действующего агента НКВД, которого требовалось внедрить в
окружение Пастернака – Нейгауза – Фалька…
Современному читателю трудно себе представить, с какой
степенью изощренности работала тоталитарная машина в
Советском Союзе. Из истории моего отца с очевидностью следует,
что во времена сталинщины существовали специальные
хитроумные методы, позволявшие «органам» отводить подозрения
от своих агентов, в результате чего советское общество сделалось
1 Достаточно сказать, что за моего отца вступилась Е.Г. Боннэр; отрывок из ее
письма приведен ниже, в гл. IV.
совершенно «непрозрачным». Как недавно стало известно (см.
Добавление VI), к концу сороковых годов XX века в Советском
Союзе насчитывалось почти 11 миллионов только официально
зарегистрированных стукачей, которые за редчайшими
исключениями бесследно растворились в обществе.
Впрочем, непрозрачным советское общество сделалось еще в
двадцатые годы. Приведу в этой связи поразивший меня отрывок
из письма С. Турчинович (сестры Бориса Савинкова) известному
журналисту В.Л. Бурцеву от 4 ноября 1927г.:
«…разве давно не было известно, что ГПУ довело провокацию до
возможного предела? Конечно, люди знали это но как-то
поверхностно к этому относились, до глубины их сознания не
доходило это. <…> Я помню, что когда приехала [на Запад] и
говорила о том, что сейчас (конец 1923 г.) в России никто никому
не верит, ни брату, ни отцу, ни многолетнему другу, что это одно
из самых тяжелых переживаний – невозможность быть
откровенным ни с кем, так как всегда есть в самой глубине души
сомнение в каждом, то мне не верили и отвечали, что я слишком
подозрительна по натуре и что другие лица в России ничего
подобного не испытывали. А мы, в сущности, просто друг друга не
понимали. Ибо понять такие переживания можно, только испытав
их. Эмигранты не испытывали их, им казалось это невероятным1».
Книжка состоит из пяти глав и пяти Добавлений и может
читаться независимо от «Гения зла»; документальная повесть