Мы будем дома на Рождество

Даймон ХеленКей

— Думаю, ты много значишь, поэтому он добивается своего, работая.

Слова оставили гулкий стук в ее ушах. Они вились вокруг нее, согревали ее. Защита, которую она возвела в передней части своего тела, блокируя возможные несчастья, немного опустилась.

— Его нелегко понять.

— Несмотря на большой ум, он далеко не такой сложный, как думает. Люди редко понимают, но ты молодец.

Она заблокировала чувства. Если она позволит своему разуму пойти в этом направлении… ну, женщине требуется немного самосохранения.

— Не в его принципах спать.

Трэвис потер рукой рот.

Потратив следующую секунду, чтобы прокашляться.

— Я думаю, сон — это последнее, о чем он думает, когда речь о тебе.

И вместе с этим она поняла, что говорит не с тем мужчиной.

— Спокойной ночи, Трэвис.

— Спокойной ночи, мэм.

— Лила.

Он улыбнулся.

— Лила. — Он оттолкнулся от перил и подмигнул ей, прежде чем неуклюже спустился по лестнице, насвистывая, когда уходил.

Пять минут спустя она все еще стояла на крыльце. Пока не мигнул свет в фермерском доме на холме, она приняла решение. Своего рода переворачивающее жизнь. Она сыграет в их общую игру — изображать неприступность. Пришло время ей взять все под контроль.

***

Черные строчки на отчете перед Спенсом слились в одно длинное пятно. Он закрыл глаза, надеясь снова сфокусироваться, когда откроет их. Он достиг точки, когда они стали сухими и чесались, как если бы были завалены галькой. Еще больше этого дерьма, и он поставит свою подпись под чем угодно.

Не то, что у него был выбор. Видеть Лилу каждый день, упиваясь чистой радостью, с которой она принимала каждое задание, заставляло его возвращаться. Это и милое личико, классная задница и воспоминания о ней обнаженной. Те же воспоминания, которые постоянно делали его твердым. Он не был так возбужден и готов к действию с тех пор, как был подростком и трахал все, что движется.

Он откинулся в кресле и сложил руки за головой. В офисе было непривычно тихо, закрыв лавочку часами ранее. Рождественская елка в углу у входа светилась смесью белых и красных огоньков, пока тихий звук рождественского гимна, который он не узнавал, проигрывался по радио.

Обычно комната гудела от деятельности — постоянно звонящих телефонов, жужжания принтеров, людей входящих и выходящих, и устойчивого хода болтовни о том, что случилось в городе. Больше, чем раз он слышал упоминание о нем и Его Последней, и попытался притвориться, что это изречение не относится к Лиле. Городское сватовство вышло из-под контроля, а он не был днями в теплице, чтобы снова вернуть этот контроль.

Когда он не был в лагере, то работал здесь. Он хотел в один шаг уйти с этажа теплицы и постоянных слухов, кружащих там, не то, чтобы у него было достаточно уединенности в фермерском доме. Элейн и Карен сидели за стойками напротив друг друга. Дети из старшей школы, которые регистрировали, и парни, которые осуществляли доставку, заходили и выходили, задавая всевозможные вопросы.

Его рабочее место находилось у дальней стены, отделенное от всех остальных двумя стульями и проходом между женским столом перед ним и уборной, и комнатой с принтером позади него. Уже не раз он носился с идеей построить закрытый офис, где бы он мог спрятаться, но ему никогда не нравился момент, когда босс —

как отдельный субъект. Его отец этого не сделал, и Спенс довольствовался в этом отцовским примером.

Когда скрипнула половица его глаза открылись. Старый дом издавал столетние стоны, но этот звук походил на вторжение человека.

Лила стояла там, вцепившись мертвой хваткой в переднюю часть своей куртки, а ее волосы были завязаны в хвост. Господи, просто мысли о ней сейчас смогли заставлять появиться ее как по волшебству. Она играла значительную роль в его мечтах, и эти мечты теперь просачивались в часы его бодрствования.

Он несколько раз моргнул, но фантазия, это прелестное безумие, не сдвинулась с места.

— Лила?

Она не отошла от двойных дверей между офисом и центральный холлом фермерского дома. Она осмотрела комнату, улыбнувшись, когда ее взгляд упал на стену Рождественских открыток, сделанной Элейн из куска пробкового щита и ящика гвоздей.

— Почему ты еще не спишь? — спросила Лила.

Не тот вопрос, который он ожидал.

— Что?

— Уже поздно. — Ее голос дрожал, когда она взглянула поверх его плеча в направлении центральной лестницы, ведущей на второй этаж. — Мы одни?

Вопрос скакал вокруг его разума. Она не могла думать, что у него появилась другая женщина здесь. Она была слишком умна для такого рода ерунды.

Он позволил передним ножкам стула удариться о пол. К треску металла по дереву добавился дополнительный ритм громкого тиканья настенных часов.

— Здесь только я.

— Второй час ночи.

Что было невыносимым, потому что он еще не прикасался к кипе рядом с его правой рукой на рабочем столе. Мысль о работе еще час или два, приготовив эту последнюю чашку кофе, превращалась в твердый кувыркающийся шар в его пустом желудке.

— Я потерял счет времени.

— Это правда? — Она скользнула в комнату. Едва вошла. Один осторожный шаг, и она оказалась спиной к стене, а ее тело рядом с мигающей елкой.

— Да. Что ты здесь делаешь? — Он больше, чем один раз фантазировал о ней здесь, но не на этом этаже. Наверху, прижав ее к дивану или голой среди смятых простыней.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он едва мог вспомнить. Не было ничего откровенно сексуального в ее спортивных штанах, но они продолжали захватывать его внимание. Этот вид, удобный и теплый, лицо очищено от макияжа, такое розовое и сияющее, притягивало его больше, чем это смогло бы сделать модное платье. Это было настоящим, неподдельным. Этот облик ей подходит.

Даже не подходя ближе, он знал, что от нее будет пахнуть миндалем. Она всегда так пахла.

— У меня была кое-какая бумажная работа.

— Каждую ночь, с тех пор как я приехала в город? — Она сделала еще несколько шагов, идя по направлению к центру комнаты и остановившись прямо напротив его рабочего стола.

— Тут куча скопившихся дел.

Она опустила руки от куртки, вместо этого расположив их по другую сторону его стола.

— Почему ты на самом деле здесь?

Молния едва доходила до верха ее груди и все, что он мог видеть — очень много белой кожи. Открытие заставило его мозг трещать, а кровь нестись по его телу в энергичной гонке к его эрекции.