Мы дрались с «Тиграми»
Шрифт:
Приложив пальцы к виску и демонстративно Щелкнув каблуками, я четко представился гостям:
— Командир первого дивизиона тысяча двадцать восьмого артполка капитан Михин.
Мы с болгарским командиром дивизиона одновременно протянули навстречу друг другу руки, поздоровались и, обнявшись, крепко, в горячем порыве прижались. Когда отпрянули, болгарин, по-отцовски посмотрев на меня, не удержался и тут же дружелюбно и откровенно выпалил то, что его больше всего удивило:
— Какой же вы молодой! И вы командуете дивизионом?! Сколько же вам лет?
— Двадцать три, — простодушно ответил я.
Несмотря
Я сразу понял настрой своего коллеги — командира болгарского дивизиона и щекотливость его положения. Во-первых, он не инспектировать меня прибыл, а сменять, то есть брать под свою огневую ответственность полосу обороны целого полка и держать ее так же крепко, как это делаем мы, советские; а во-вторых, он не имел никакого ни морального, ни формального права не то чтобы высказать, но даже усомниться вслух в мощи победоносной армии. Ведь это он по возрасту мне в отцы годится, а по сути-то — кто он такой в сравнении со мной? Мы с боями из-под Москвы пришли сюда, а они еще и не воевали. Я — боевой и опытнейший офицер могучей армии, а он представляет армию заштатного государства, царь которого льстиво прислуживал Гитлеру. Так я мысленно подбадривал себя.
Но Христо продолжал нежно, по-отцовски сочувственно смотреть на меня с высоты своего возраста. У него не было никаких претензий лично ко мне. Всем своим видом, улыбкой, обращением он рекомендовался мне как внимательный и трогательно добрый отец. Возможно, у него был сын моего возраста и он по нему судил обо мне. Но больше всего его мучил главный вопрос: умею ли я корректировать огонь батареи, попросту — стрелять из орудий куда нужно, чего уж тут говорить о тактическом мастерстве.
Но ведь и у меня к болгарскому коллеге возникли смешанные чувства. С одной стороны, я уважал его возраст, его уверенность в себе, жизненный опыт, знания, я сочувственно относился к его деликатному положению в отношениях со мною. Однако я знал себе цену, поэтому нисколько не обиделся на сомнения Христо в оценке моих боевых качеств. Наоборот, я опасался, как бы необстрелянные болгары, несмотря на их храбрость и самоуверенность, не попали впросак в первом же бою. Настоящее поле боя — это не учебный класс, не строевой плац и не тренировочный полигон. За болгарами хотя бы несколько первых часов боя надо присмотреть, предостеречь их, предупредить и помочь, а в случае сильной опасности и спасти. Никто формально не возлагал на меня эту ответственность и опеку, но она сразу же возникла в моем сознании, когда своей молодостью я вызвал у болгар этакую залихватскую оценку положения: если мальчишки противостоят немцам, чего нам-то робеть.
Мы медленно двинулись по траншее в направлении к стереотрубе, откуда скрытно велось постоянное наблюдение за немцами.
— Сколько же лет вы служите в армии? — не унимался мой коллега.
— Три года, — сказал я со вздохом, будто речь шла о полусотне лет.
—
— Три года-то на передовой, в постоянных боях. К тому же у меня высшее математическое образование, — для солидности сообщил я.
Но это на болгар не произвело никакого впечатления. Для них важнейшим критерием воинской подготовки являлась выслуга лет.
— Нам с командиром за сорок, — вступил в разговор начальник штаба Иордан Георгиев, — мы закончили академию, свыше двадцати лет служим в армии, и нам только что доверили командовать дивизионом. Кстати, не могли бы вы познакомить нас с вашим начальником штаба? — Иордан надеялся в его лице увидеть солидного служаку, вполне уравновешивающего по возрасту молодость командира.
Легкий на помине, к нам подошел капитан Советов, начальник штаба, мой ровесник, юноша с девичьей талией. Тут гости окончательно в нас разочаровались. Сначала они дружно замолчали, потом исподволь, как бы между прочим, под предлогом выяснения, а как у нас, в отличие от болгарской армии, ведется стрельба с большим смещением — по существу, стали экзаменовать нас. Скрепя сердце я терпеливо отвечал на вопросы и убедил болгар, что теорию артиллерии мы знаем.
Передвигаясь по траншее, гости заглядывали во все закоулки, отсеки, углубления, осматривали площадки и блиндажики. Время от времени они высовывали головы за бруствер, чтобы мельком взглянуть в сторону противника и оценить расположение нашего НП: насколько с него просматривается своя и немецкая оборона. Чувствую, что все увиденное им понравилось.
Подходим к стереотрубе, «рога» которой возвышаются над окопами, в нее можно наблюдать противника, не высовывая головы из траншеи. Негласный экзамен продолжается.
— Сколько же лет вы артиллерийскому делу учились? — спрашивает Христо.
— Три месяца на краткосрочных курсах, но в престижном Ленинградском училище, и занимались мы по четырнадцать часов в сутки.
Эти потрясающие сведения из моей биографии окончательно убили болгар: они, сверх двенадцатилетки, восемь лет учились артиллерийскому делу.
Я предложил Христо осмотреть вражеские позиции в стереотрубу слева направо по рубежам:
—; А я буду, не глядя, комментировать увиденное вами.
— У меня хорошее зрение и есть необходимые знания, чтобы самому разобраться в увиденном, — обиделся Ангелов.
— Не пренебрегайте моими сведениями, они вам пригодятся, — сказал я повелительно и начал, невзирая на возражение болгарина, вести комментарий вражеских позиций.
— Вы как будто прогуливались по немецким позициям, так хорошо их знаете, — похвалил меня Христо. — Хотелось бы посмотреть вашу стрельбу, бросьте несколько снарядов по немцам.
— Нам запретили стрелять, чтобы не рассекретить смену войск.
— Видите ли, нас оснастили советскими орудиями, а мы ни разу из них не стреляли. Покажите, пожалуйста, пристрелку. У нас на это дается шесть снарядов, а у вас? — настойчиво попросил капитан, уж очень ему хотелось убедиться, могу ли я корректировать стрельбу.
— Хорошо, направьте перекрестие трубы в точку, куда вы хотели бы чтобы я стрельнул, — обозлившись, уступаю просьбе болгарина.
— Вот, в район этой рощицы, пожалуйста, — передает он мне стереотрубу.