Мы — это мы
Шрифт:
Сейчас, спустя триста лет, даже крепостные стены были, в общем-то, не нужны. Хэл убедился в этом, когда через пару часов вышел наконец к Вьену.
Дорога вынырнула из леса, и вокруг раскинулось огромное поле; посреди него чернел спящий город. Лунный свет не скрывал, а, скорее, подчеркивал удручающую ветхость крепостной стены. Был здесь когда-то и ров, но он пересох, зарос сорной травой, опущенный подъемный мост ушел в землю и давно превратился в мост обычный.
Приближаясь к городу, Хэл с любопытством оглядывался. На поле чернело множество «ржавок», оставшихся еще со времен эпидемии, а развалины
Да только Вьена все это не касалось, он относился к тем городам, где строго запрещалось использование любых предметов, оставшихся со времен до Исхода. Даже пласт, которым давно уже пользовались в качестве денег в остальном мире, во Вьене был под запретом, все расчеты производились по старинке, путем натурального обмена.
Это просто убийственно сказывалось на торговле — да и торговли-то, по сути, никакой не было, в городе жили тем, что привозили из окрестных деревень.
Хэл машинально ощупал мешочек за пазухой. Что ж, остается лишь надеяться, что лекарь поймет свою выгоду. На такое количество пласта можно неплохо закупиться в Тэрасе, Гайле или даже на побережье.
При мысли об этих городах сердце, как всегда, сжалось от сладкого предвкушения, хотя Хэл понимал, что мечты о путешествиях почти наверняка останутся мечтами. Даже если болезнь в конце концов доконает Майло (в реальности такого исхода Хэл порой сомневался), Клод с Себастьяном женятся и заживут своими домами. О родителях же традиционно заботится семья младшего сына, так что у Хэла не было ни малейшего шанса отправиться в странствия. Но его деятельный ум не выносил рутины, жаждал знаний или, на худой конец, приключений.
В одно из них он ввязался прямо сейчас и ничуть не жалел об этом.
Городские ворота были закрыты, и Хэл довольно долго стучал в калитку, прежде чем за ней раздались нетвердые шаги и хриплый со сна голос:
— Какого Темного нужно?!
— Дяденька! — заскулил Хэл, заранее решив прикинуться младше, чем он есть на самом деле. — Пустите, Всемогущего ради! Мне бы к лекарю!
— Спятил, ночь на дворе?! Рассветет, тогда и пущу.
— Брат помирает, дяденька! Как есть помирает! Мне бы поскорее, пустите, век Всемогущего за вас молить буду!
Сначала Хэл хотел записать в «умирающие» отца, но в последний миг, движимый непонятным суеверием, назвал Майло.
— Ладно, сейчас, сейчас... — сдаваясь, пробурчал голос.
Лязгнул засов, и Хэл проскользнул в открывшуюся щель.
— Где живет лекарь-то, знаешь? — Смутный силуэт охранника чуть покачнулся и оперся о ближайшую стену. Хэла накрыло волной сивушной вони. — Да куда тебе... дойдешь до площади, как перед аркой окажешься, налево от нее улица будет. Вот там...
— Спасибо, дяденька! Спасли брательника моего, век за вас...
— Давай, дуй, — перебил его охранник, махнув рукой, — если повезет, на месте его застанешь...
Хэл почти бегом поспешил прочь от ворот. Это оказалось нелегко, бессонная ночь
Чем глубже мир опускался в темные воды осени, тем позднее светало. Солнце как будто обиделось, едва грело и не спешило радовать мир своим появлением. Но сейчас Хэла это только радовало — для успешного осуществления его плана темнота была жизненно необходима.
Летом он порой разгуливал ночь напролет, но ночной город оказался куда неприятнее, чем лес, а тем более деревня. Улица уходила во мрак, точно в бездну, пустая, зловещая, сдавленная с двух сторон высоченными домами, в которых не мелькало ни одного огня. Хэл старался идти побыстрее, но постоянно запинался; низкие, разбитые сапоги чавкали по грязи, крысы бросались врассыпную при его появлении, сверкали бусинками глаз от стен домов и из мусорных куч.
Добравшись до площади, Хэл невольно вздохнул с облегчением. Дома немного отступили, небо вдруг очистилось, показав не по-осеннему яркие, низкие звезды. Хэл решил, что это к удаче — она ему, несомненно, понадобится.
Арка серела неподалеку, выделяясь на фоне окружающей темноты. При виде нее Хэл не смог сдержать дрожь. К этой невысокой каменной арке, покрытой затейливой резьбой, привязывали приговоренных к наказанию плетью, и сквозь нее же проходили те, кому суждено было умереть от рук Свершителя. Тот стоял прямо за аркой и, как только осужденный показывался с той стороны, тут же сносил ему голову мечом.
Хэл сто раз слышал, как об этом рассказывают односельчане, но слушать страшные рассказы в тепле безопасного дома совсем не то же самое, что стоять одному ночью на том самом месте, где пролилась кровь сотен казненных. А что, если души их не ушли на Тот Берег, а бродят сейчас где-то рядом?
Превозмогая противную слабость в коленях, Хэл стиснул зубы и вспомнил, что говорил охранник у ворот. Встать прямо перед аркой, и тогда нужная улица будет с левой стороны. Он покосился в ту сторону. Улица уводила в глубокую черноту, точно зев колодца.
Это было до того жутко, что Хэл почти уже повернул назад. Но вдруг вспомнил свою последнюю встречу с сыном Свершителя, его согнутые плечи, отчаянный взгляд.
И это неожиданно придало сил. Хэл сглотнул и неуверенными шагами двинулся к нужной улице, хотя внутри все вопило, умоляя этого не делать. К счастью, дом лекаря он увидел почти сразу — лишь в его окне горел свет, и можно было различить вывеску над дверью. Читать Хэл, понятное дело, не умел, но символ — круглый пузырек и два перекрещенных ланцета — ни с чем не спутаешь.
Он постучал в дверь, всей кожей ощущая за спиной погруженный в темноту город. Казалось, он вовсе не спит, а только притворяется и исподтишка следит за Хэлом.
— Что такое? — Дверь отворила женщина. — Кто здесь?
— Тетушка, ради Всемогущего! — завел Хэл слезливо прежнюю песню. — Лекарь дома?
— Только что вернулся. Чего тебе?
— Отец тяжело болен. Пожалуйста, впустите!
— Да кто ты такой, скажи, наконец!
— Дирхель Магуэно из Кальи. Мы раньше лекаря не звали, сами как-то спасались, но отец...