Мы из блюза
Шрифт:
– …то вам стоит лишь повелеть, - закончил я мысль. – Насколько я понимаю, монархия работает именно таким образом.
– Тогда Мы, великая княжна Анастасия Николаевна, повелеваем вам записать песню для детей!
– Слушаюсь и повинуюсь, ваше императорское высочество! А вот есть у меня такая еще мысль… - я озвучил идею, получил одобрение обеих императриц, Швыбзя подошла ко мне и запись началась:
– Здравствуйте! Я – великая княжна Анастасия Николаевна, и по моей личной просьбе дядя Гриша Коровьев сейчас споёт для всех юных слушателей пластинок «Русского акционерного общества граммофонов» песню о звёздах.
Я
Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра…
– Григорий Павлович, тогда и на вторую сторону нужно что-то детское! – резонно заметил делец от звукозаписи.
– Да, разумеется. Сейчас соображу, что именно… А, вспомнил. Давайте-ка ещё одну колыбельную – как раз очень тематическая пластинка получится. Готовы? Начали!
Скажи, сова, ты что не спишь?
Скажи, сова, куда летишь?
И отвечала мне сова: «Я голодна, поем сперва,
Лечу, спешу туда, где мышь» [3] .
Десять минут спустя, выжатый, как лимон, но весьма богатый, я выбрался в парк. Закурил, пальцы дрожали.
– Знаете, сударь, пожалуй, это было потрясающе, - задумчиво сказала, подойдя, Мария Фёдоровна. – Огромное вам спасибо.
***
Газета «Петроградский листок»
Сенсация: Распутин мёртв!
При проведении дежурных работ по расчистке русла реки Мойки против руин дворца кн. Юсуповых из воды был поднят труп мужчины лет 45-60. Хотя изрешеченное пулями тело, определенно, провело в воде несколько дней, его удалось опознать. Это оказался небезызвестный «старец» Григорий Распутин. Опознание проводил, в том числе, совершеннолетний сын убитого, о чем надлежащим образом составлен полицейский акт. Как пояснил нашей газете судебный следователь Адмиралтейской части г-н Д., всё свидетельствует о том, что Распутин был убит, а тело его утоплено в реке незадолго до пожара во дворце. Заверяем, что будем самым прилежным образом информировать читателей о ходе расследования.
[1] Текст автора
[2] Песня «Пуля виноватого найдет», автор – Игорь («Егор») Летов
[3] Песня «Сова» группы «Большой Ногами». Написана и исполняется автором.
Глава 19
Распутин-блюз
Не снимая шинели по причине некоторой прохдады, Блок сидел за столом в хате и писал. Писал отнюдь не стихи – они здесь, в Белоруссии, среди унылой рутины войны, прорывались не часто, - но всего лишь дневной отчет о выполненной 13-й инженерно-строительной дружиной Союза земств и городов работе по восстановлению окопов, траншей и прочей полевой фортификации. Писанина эта давно стала привычной, немалый по размерам документ рождался быстро, благо почти на каждый его пункт имелась запись в блокноте, сделанная самим Блоком либо кем-нибудь из коллег на других участках.
Скрипнула дверь, вошел добрый знакомец – прапорщик Штиллер.
– Ага, как знал, Александр Александрович, что здесь застану. Чаем не богаты ли?
– Ох, Виктор Рудольфович, и богат, и нищ! – оторвался
– Заработался, верите ли – совершенно забыл не то, что про чай, но даже про обед!
– Ну, это мы поправим, - и Штиллер, не прибегая к помощи нижних чинов, не без труда раздул огонь в печке, подбросил еще сухих березовых дров и поставил на плиту котелок с водой.
Пока он проделывал все эти увлекательные процедуры, Блок продолжал трудиться над отчетом.
– Фух! – шумно выдохнул прапорщик. – Ну, теперь только кипятку дождаться. Бросьте вы этот чертов отчет, ради бога, идемте во двор, покурим.
Во дворе Блок в бессчетный раз удивился, насколько же в хате душно – и как тут свежо. Работая, погружаешься с головой во все эти цифры и неминуемые на фронте происшествия, и о личном комфорте как-то не думаешь. И каждый раз: Боже! Хорошо-то как! Хорошо-о!
С благодарностью приняв от Штиллера папиросу, он снова вдохнул полной грудью и, услышав в небе смутный звук, поднял глаза. Там, на приличной высоте, перекликаясь, клином летели журавли.
– И клином журавлиным в поднебесье, со всей своей размотанной душой, я покидаю стылое Полесье, и остаюсь на вечный век с тобой, - пробормотал Блок и смущенно добавил: - Сущий ужас, конечно. Кажется, я разучился слагать стихи.
– Да будет вам, - ухмыльнулся Штиллер. – Что единожды дано, никуда не денется, просто всему свое время. Верно говорю, Александр Александрович. Да вот же, что сообщить-то спешил: непременно будьте нынче в собрании! Привезли много нового, в том числе пластинки для граммофона – самые что ни есть недавние. Даже Коровьева умудрились раздобыть, верите ли!
– Коровьев? – удивился Блок.
– А кто это?
– Ну, как же! Новоявленный кумир! Появился едва дней десять тому, а уж вся Россия… ну, Петроград с Москвой уж точно, по нему с ума сходят! Я сам, признаться, не слышал ещё. Но о личности сего исполнителя весьма наслышан – слухами-то земля полнится!
– Ах, Виктор Рудольфович, и откуда только вы все знаете?
– Так выходит, - развел руками прапорщик.
В собрании вечером было людно, пришли все, кто мог себе это позволить. Пластинок, и впрямь, привезли немало – и народных, и романсов, но два «главных блюда» оставили напоследок. Сперва Александра Александровича в самое сердце поразили новые песни Вертинского. Прежние-то он слышал – мило, трогательно, но очень как-то богемненько, что ли. Как говаривал некогда Андрей, который Борис[1], «наш уютненький декадансик». И вот вам, пожалуйста: каскады даже не символов, а каких-то суперсимволов, гиперсимволов! Мощнейшая поэзия, которая ну никак не вяжется с мягким фортепианным аккомпанементом и устало-грассирующим голосом певца – ну так и голос стал жестче и манера – куда резче, да и по роялю временами как бы не молотком били! Вот это да!
Коровьев же оказался чем-то вовсе неведомым, будто из иного, нездешнего мира пришедшим. Привычные, вроде бы, стихи – о, вот и старый добрый Белый, легок на помине, - вот еще стихи простые, ничего необычного, но в сочетании с незнакомой музыкой и ритмикой всё это бесконечно завораживало и затягивало в себя.
Напившись крепкого чаю до почти буддийского просветления, вместо чтоб закончить наконец отчет или хотя бы лечь спать, Блок полночи терзал бумагу, перья, душу, спеша зафиксировать хотя бы слепок этого откровения, а в голове упрямо крутился Вертинский: