Мы, монстры. Книга 3: Зверь
Шрифт:
И — разворот, разворот, еще разворот. Меч и кинжал — сплошной круг. Свист, хруст, кровь.
Он — неуловим. Их когти, их зубы, их лапы — все удары вскользь, едва касаясь, они не успевают. Он — убивает.
Кровь теплая и сладкая. Немного скользит рукоять меча в руке и в то же время — липнет.
Он знает это чувство.
Он помнит это чувство.
Волки сменили тактику —
Когда очередной соткался из снега прямо перед ним уже в прыжке, заваливая на спину, Нивен успел ткнуть ему кинжалом в сердце. Успел увидеть, как такой же, соткавшийся, прыгает к Рэю, а еще один — хватает зубами Рэя за запястье. И меч выскальзывает из бессильно упавшей на серый камень руки.
Нивен ударил ногой своего, швырнул кинжал в того, что впился Рэю в руку.
Рэй же здоровой рукой уперся в глотку еще одному, попытавшемуся добраться до его шеи.
“Идиот, — в который раз подумал Нивен, — ты остановился! Упал и остановился! Это — конец. Никогда нельзя останавливаться…”
Еще и эта рука не снегу. Что-то важное повредила убитая Нивеном тварь, и Рэй теперь, кажется, не мог пошевелить рукой.
Его очень просто повредить. Его просто убить. Он — человек.
Нивен знал: он сам очень долго время пытался быть человеком.
Один укус какой-нибудь шавки — и рука обездвижена. Второй, скорее всего, принесет смерть…
Рэй ударил ногой, перебросил волка через себя, и тот, взлетев над пропастью, рассыпался снежинками.
Рэй поднялся на колено, подхватил меч левой рукой.
И еще двое оказалось рядом. И еще одному своему Нивен, почти не глядя, резанул по шее, второго — попытался ударить ногой под брюхо, но и тот стал снегом.
Всё вокруг рассыпалось.
Снегом, пылью, брызгами крови.
Разлетался на куски мир.
“Да, — подумал Нивен. — Мир разрушен”.
Бросил взгляд на Рэя.
Мир разрушен — но пока еще стоял Рэй. И даже успевал проткнуть одного противника. Второго — не успевал.
“Ладно, Шаайенн. Сделаем по-твоему. Монстры погибают — люди остаются”.
В конце концов, разве не к этому всё шло?
В конце концов, разве был у кого-нибудь из них выбор?
При очередном развороте Нивен прижал ладонь на мгновение к лицу, потом — отшвырнул в сторону меч, упал, откатился и впечатал сразу две руки в землю.
Выдохнул:
—
На руках много крови. Своей и чужой. Ему должно хватить.
Конечно, так делать было нельзя — нельзя было замирать, падать, терять равновесие, упираться в землю. Нельзя было останавливаться. К нему неслись еще несколько тварей, и он никак не успел бы подняться, развернуться, отбиться.
Но кинжалы у него закончились. Проигрывать он отказывался.
Значит, нужно использовать другое оружие.
***
— Эйра! — крикнул Ух’эр, глядя в чернильное небо, протекающее огромными липкими каплями.
Рыжая мотнула головой, пытаясь отбросить с глаз челку, и звонко хлопнула в ладоши.
С широкой улыбкой сказала:
— Поторопитесь только, бабы базарные. Долго не удержу.
Лаэф положил руку ему на плечо, сжал. Все та же холодная цепкая хватка.
Шепнул:
— Давай я?
— Он тебя ненавидит! — фыркнул Ух’эр.
— А тебя? — выгнул бровь Лаэф.
— А мне он должен, — ухмыльнулся Ух’эр.
— Значит, тоже ненавидит, — хмыкнул Лаэф.
— Я что только что сказала? — возмутилась Эйра.
Ух’эр подмигнул Лаэфу и растворился серым зловонным туманом.
Соткался напротив Нивена. Присел. В воздухе висели белые волки-призраки. Замерла капля крови, летящая в сторону после удара ладонями в серый камень. И было тихо.
Нивен медленно оторвал одну ладонь от земли. Потом — вторую. Поднялся на колени. Поднял взгляд.
— А я говорил, — заулыбался ему Ух’эр. Заинтересованно огляделся. Кивнул на Нивена. Потом — широко взмахнул головой, будто пытаясь очертить подбородком круг в воздухе. — А я говорил, мальчик с косичками! Вот он, твой мир. Вот ты — обращаешься ко мне, как положено. С кровью и молитвой. И смотри! Даже на колени встал!
— Это я не для тебя, — сообщил Нивен. И сделал то, чего Ух’эр ожидал сейчас меньше всего — ухмыльнулся в ответ. — Упал. Случайно. Тут скользко.
Ухмыльнулся холодно, злобно, так, как умел Лаэф. И в то же время — по-своему, по-эльфийски.
Его словно подменили.
Словно Лаэф уже пробрался внутрь, уже вывернул там все наизнанку, выжег и выжрал. Впрочем, он разве не чем-то подобным занимался первые двадцать лет жизни этого существа?