Мы над собой не властны
Шрифт:
Коннелл закончил разделывать курицу и вымыл брокколи. Потом осторожно заглянул в гостиную. Мама сидела на диване, положив ноги на сиденье. Она растирала себе ногу рукой, а другой рукой придерживала тюлевую занавеску, глядя на улицу. Коннелла она не заметила. Когда он был маленьким, она часто просила его размять ей ноги. Он ворчал, потому что у мамы после целого дня работы ноги были влажные и не слишком хорошо пахли. С годами подошвы еще больше загрубели и растрескались, но сейчас ему хотелось их растереть без всяких жалоб. Он не знал, как ей об этом сказать, поэтому молчал. А она словно что-то высматривала за окном. Он и не помнил, когда в последний раз видел ее
Он вернулся на кухню и стал резать брокколи, стараясь посильнее ударять ножом о доску: мама когда-то говорила, что ей нравится слышать стук ножа по разделочной доске. Закончив, он еще какое-то время с размаху опускал нож на доску, чтобы казалось, будто и вправду что-то режут. Затем пошел в гостиную. Мама больше не терла себе ноги и не смотрела в окно, просто сидела на диване. На Коннелла поглядела устало:
— Что еще?
— Давай помогу?
— Брокколи нарезал?
Он кивнул.
Мама тихонько вздохнула.
— Сейчас приду доделаю. Оставь там все как есть.
— С ногами давай помогу?
— С ногами?!
— Хочешь, разомну?
Мама скривила губы, словно собиралась ответить какой-то колкостью. Но все-таки удержалась.
— Ты предлагаешь размять мне ноги? — спросила она с сомнением.
Коннелл вспомнил дырку от зуба у отца во рту и лужицу крови под языком.
Он уже несколько лет не прикасался к ступням матери и думал, что больше никогда не придется.
— Да, — сказал он.
Мама изогнула брови:
— Это было бы очень приятно.
Коннелл сел на диван и, как когда-то, положил ее ногу себе на колени. От смущения его подташнивало. Он осторожно приложил ладонь к ее ступне. Все так знакомо — влажная кожа, шероховатые волоски на суставах пальцев, лопнувшие мозоли, заскорузлые ногти.
— Как там папа? — спросила она.
— Да нормально. Смотрит телевизор.
Мама расслабилась, откинув голову на спинку дивана. Коннелл приступил к делу, с нажимом обеими руками разминая мамину ступню. Почему-то у него это всегда хорошо получалось. Да и что сказать, тренировки хватало. Отец работал у себя в кабинете, а мама, отложив газету, просила Коннелла размять ей ноги и жаловалась с очаровательно-умильным выражением, что на работе ни на минутку не присела. В другое время она никогда с ним так не разговаривала. Сейчас Коннелл вдруг отчетливо понял смысл ее слов. Вся история ее работы была здесь — в проступающих венах, в сведенных судорогой мышцах, в мозолях и шишках. Нарядные мамины туфли скрывали в себе пространную повесть о долгой трудовой жизни, и когда она их снимала, правда выходила наружу.
Коннелл старался находить самые болезненные точки и убирать эту боль. Мама тихонько вскрикнула с облегчением. Позже она вспомнит, как он ее подвел, но сейчас, наверное, думает только о том, чтобы он не останавливался. Руки у него стали сильнее. Раньше он всегда ныл, что устал, мама упрашивала продолжить еще минуточку, а потом все-таки сдавалась. Сейчас-то он так быстро не отступится. Пусть она первой скажет: «Хватит». В соседней комнате надрывался телевизор. Коннелл пристроил и вторую мамину ногу себе на колени, разминая по очереди то одну, то другую. Может, маме последний раз в жизни растирают ноги. Вдруг у них такой минуты больше не случится? Физический контакт с матерью тяжело давался Коннеллу. С подружками куда легче. Им он постоянно предлагал размять ступни. Обрушивал на них всю свою нежность, надеясь, что хоть часть потом вернется к нему. А если нет — все равно отдавал, даже еще больше, потому
75
На сына рассчитывать Эйлин больше не могла, но и очередную медсестру нанимать не хотелось. Требовался кардинально иной подход. По сути, она прикована к Эду. Все, что она делает помимо работы, неизменно связано с ним. Необходимо, чтобы в доме находился кто-то еще — тогда у нее появится хоть немного свободного времени. Нужен человек, у которого хватит сил поднять Эда, если тот упадет. А то и по хозяйству помочь. Нужен мужчина в доме.
Круглосуточную работу придется и оплачивать соответственно. С тех пор как они с Эдом купили дом, проценты выплат по закладным заметно снизились; Эйлин решила этим воспользоваться. Она переоформила закладную, чтобы вместо десяти и трех десятых процента в месяц платить всего восемь с небольшим, высвободив чуть больше денег на текущие расходы.
Эйлин поспрашивала в больнице, развесила несколько объявлений, но ничего подходящего не попадалось. И тут Надя Карпова, медсестра из их отделения, сказала, что у нее есть старший брат Сергей — надежный и физически сильный. Силища эта зря пропадает, потому что Сергей работает таксистом в ночную смену, баранку крутит. Ему уже за пятьдесят, и опыта ухода за больными никакого, зато он спокойный и терпеливый. Своей машины у него нет, а живет он на Брайтон-Бич, но готов ездить с пересадкой на метро. Эйлин собиралась ему предложить девятьсот долларов в неделю — намного больше, чем зарабатывает водитель такси. На это уйдет (после вычета налогов) почти вся пенсия Эда вместе с социальными выплатами.
Надя прибавила, что Сергей, наверное, будет рад проводить часть недели подальше от жены.
— Она русская, — коротко пояснила Надя, выгнув бровь.
Эйлин сочувственно кивнула, будто имела какое-то представление о кошмарности русских жен.
В тот день, когда Сергей с Надей должны были прийти для предварительного разговора, Эйлин сказала Эду:
— Сегодня у нас гости. Подруга с работы и ее брат, его Сергеем зовут. Я думаю, вы с ним поладите. Он почти никого здесь не знает и очень хочет с тобой познакомиться. Они из России. Будь с ним поприветливей, пожалуйста!
После этих слов Эд так и застыл за кухонным столом. А Эйлин хотела, чтобы он вначале посидел в комнате, дал Сергею время осмотреться. Пусть Сергей увидит, какой у них хороший дом, пообвыкнется, а там уж можно его и с Эдом познакомить. Да только Эд уперся — и ни в какую. С минуты на минуту Сергей появится! Эйлин уже заранее представляла себе эту сцену: Эд с воплями заламывает руки, и по лицу Сергея отчетливо видно, что он решил — да ну его, другую работу поищу, а здесь уж слишком все запущено. Рад был познакомиться, очень приятно... Вежливо распрощается и уйдет, а она опять останется наедине с Эдом. Изредка еще Коннелл возникнет и сразу исчезнет, словно привидение, пока снова не упорхнет в университет.
Эйлин попробовала выманить Эда из кухни тарелкой с сыром и крекерами, но он только что-то пробормотал, а с места не сдвинулся. Эйлин махала ему, указывала место на диване рядом с собой — ничего не помогало. Он как почуял, что она задумала предательство.
Эйлин выключила телевизор и тоже устроилась на кухне. Поставила тушиться рагу, словно собралась дом продавать и ждала покупателей. В каком-то смысле так оно и было. Говорят, русские любят читать. Может, Сергею понравится, что у Эда столько книг? Вдруг ему захочется их все проштудировать. Подтянуть английский.