Мы не твои
Шрифт:
Самад помогает мне раздеться, я съезжаю насколько это возможно, но все-таки погрузиться так, чтобы сразу поплыть — нельзя. Самад поддерживает меня, заносит на глубину. Невыносимо чувствовать себя таким слабым, уязвимым. Это бесит. Но…
Самад был прав, это мой выбор. Только мой.
В воде я понимаю, что могу плыть. Руки работают, ноги висят как бревна. Но это ощущение мне знакомо — я плавал в бассейне дома, так что…
Делаю движение руками, пробуя свои силы. Плыву. Ощущение свободы накрывает
— Эй, далеко не заплывай! — Самад плывет за мной, я ощущаю его движения.
— Не буду, — отвечаю, а сам плыву вперед.
Мне не страшно несмотря на то, что я не вижу куда плыву, представляю гладь моря, черную в ночи — я знаю, что вокруг темно. Словно наяву вижу лунную дорожку, воображаю, что плыву по ней…
— Надо было и Надю позвать, она любит поплавать вечером.
Что? Интересно… Сам не понимаю, как снова начинаю злиться.
— Откуда ты знаешь?
— Видел пару раз.
— Она… одна плавает?
— Нет.
Чёрт, у меня планка падает. Представляю рядом с ней этих парней, с которыми она играла и которые… они реально имели на неё виды! Слышал, что они говорили! Таким только дай волю! Мне ли не знать. Я сам таким был!
— С кем?
— С ней ходят няни малыша, пару раз даже Тамерлан спускался к воде с сыном, вечером, когда нет жары.
— Тамерлан? — почему-то от ревности неожиданно печет в груди. А если брат…
Надя милая, нежная девушка, она часто играет с его сыном — я слышал это. Что если Тамерлан… Нет, думать об этом нельзя.
Настроение плавать сразу пропадает.
— Давай вернемся, я устал.
— Хорошо.
Возвращаюсь в номер, как назло, слышу шаги в коридоре. Очень знакомые шаги. И аромат — она сейчас пахнет кремом для загара нежным как персик — она и меня им мазала, а я делал вид, что мне противно.
— Добрый вечер, Самад. Вы плавали?
— Да, немного.
— Здорово. А я вот собиралась, но…
— Поздно уже, Надя, завтра мы рано встаем, едем в горы, ты помнишь?
Мгновение паузы — она не ожидает, что я могу говорить с ней так спокойно и ласково.
— Да, я помню. Как раз собиралась в номер. Спать.
— Сладких снов, Воробушек.
— Спокойной ночи, Ильяс. Самад…
— Пока, Надюш…
Слышу, что она уходит.
— Надюшей ее не называй?
Он грохает внезапно, ржет на весь коридор!
— Что смешного?
— Ничего. Я все понял. Не буду.
Продолжает смеяться, понемногу успокаиваясь, завозит меня в номер, спрашивает, что еще нужно, а напоследок говорит:
— Ревность, болезнь пострашнее слепоты. Спокойной ночи, Ильяс.
Ревность…
Да, я дико ревную Надю. Она моя сиделка! Только моя. Моя.
Глава 17.
Горы Троодос. Величественные,
Я вообще не хочу ничего видеть.
С утра почему-то сердце не на месте, в груди все сжимается. Стараюсь не срываться на Наде, помня обещание, данное доктору. Все-таки я мужчина, я должен сдержать данное слово.
Воробушек сегодня какая-то притихшая. Даже моя мать интересуется у неё все ли хорошо.
Я молчу. Не могу сказать матери о том, что она, кажется, сошла с ума. Она заставляет Тама везти ее в православный монастырь.
Странно, что Тамерлан так легко согласился и принял эту ее выходку. Я против. Но разве меня кто-то слушает?
— Ильяс, не нужно так воспринимать все, — говорит мне Там еще в отеле, — матери это нужно, пойми. А если близкому, любимому человеку что-то нужно надо постараться это сделать.
Открываю рот чтобы возразить ему — Зое было очень нужно, чтобы Тамерлан женился на ней, и что в итоге? Но вовремя затыкаюсь.
Я не тот человек, которому позволено судить об этом.
Мы приезжаем к монастырю, выгружаемся из большого микроавтобуса, который специально арендовал в отеле Тамерлан. Брат помогает мне сесть в инвалидную коляску, хотя я бы, честно говоря, с удовольствием бы остался в машине.
— Надежда, вы погуляйте пока с Ильясом, тут на площади, я провожу маму.
Надя везет меня, кажется, по какому-то рынку, по крайней мере я ощущаю ароматы специй, мёда, кожи, тканей — всего, чем обычно торгуют.
Внезапно я слышу голос. И мой мир словно переворачивается.
— Петрос, не надо, пожалуйста!
С силой сжимаю колеса кресла, стараясь остановить.
— Что случилось, Ильяс.
— Стой! Молчи!
Прислушиваюсь, мысленно ругая себя последними словами. Я схожу с ума! Или не схожу!
— Что?
— Молчи! — ору, забывая о том, что мы стоим в людном месте.
Слушаю гомон толпу, пытаясь уловить хоть что-то… хоть какой-то знак!
Смех! Да! Этот смех! Чистый, как колокольчик… и низкий мужской голос, который что-то вещает, кажется на местном, на греческом.
— Надя… — шепчу, потому что нет сил говорить громко. — Надя, посмотри вокруг? Тут есть девушка? Высокая, стройная, с длинными золотыми волосами? Стоп, нет… не длинными… она их обрезала… Девушка с короткой стрижкой? Есть?
— Ильяс тут… десятки людей. И девушек… довольно много. Кого ты ищешь, ты…
— Я слышал голос. Я слышал… — замираю, пытаясь сосредоточится. Но слышу только гомон разношерстной толпы. Совсем рядом какая-то тетка на русском торгуется, покупая сладости, пытаясь объяснить что-то киприоту, не понимающему языка. Очень смешно, но мне не до смеха.