Мы не твои
Шрифт:
Слышу какофонию голосов, но колокольчика больше нет… Чёрт…
— Надя, надо выехать… туда, вперед, — мне показалось, что та, кто говорила голосом Светлячка пошла вперед.
— Ильяс ты… ты ищешь Зою? Но она…
— Поехали я сказал! Вперед! — я снова груб, но мне просто необходимо туда, за этим голосом!
Надя катит коляску вперед, я прислушиваюсь, стараясь заглушить бешеный гул крови в венах. Мне надо слышать, а я не могу! В ушах стоит дикий грохот. Я сам себе хочу вырвать сердце, чтобы
И вдруг…
— Петрос… — дальше не слышу, хочу крикнуть — Зоя! — но горло перехватывает я лишь сиплю. — Надя… вперед, туда!
Рукой показываю, сам готов управлять этим несчастным корытом, чтобы ехать быстрее! Но я не вижу куда!
— Ильяс… тут некуда дальше, дорога закончилась и обрыв.
— А раньше повернуть нельзя было?
— Был поворот, но…
— Вези туда!
— Там смотровая площадка.
— Вези!
Весь дрожу в шоке и нетерпении.
— Там есть кто-то?
— Да, пара…
— Кто? Девушка? Она? Ты же видела фотографии Зои?
— Нет, тут… тут пожилая пара, кажется иностранцы… Они уходят.
— Где мы?
— Мы на смотровой площадке. Тут… тут ограда и… обрыв. И никого.
И никого. Я понимаю это. Пожилая пара проходит мимо — слышу шаркающие шаги и характерную для англичан кашу во рту.
Я упустил её. Девушку с голосом Светлячка. Я проиграл…
— Оставь меня, Надя.
— Как? Ильяс? Я не могу… тут.
— Прошу! — кричу, но вспоминаю слово, данное Самаду. Она ни в чем не виновата. — Прошу… пожалуйста… дай мне десять минут… я… хочу побыть один. Просто побыть один.
— Ильяс, ты… тут серьезная ограда. Впереди. И…
— Ты думаешь я решил покататься с горы? Глупая ты, Воробушек. Я просто воздухом подышу и все. Десять минут.
Сам не знаю зачем мне эти минуты. Просто… подумать о жизни?
О любви.
О том, зачем вообще это все? Эта жизнь, этот мир…
Подумать о том, что в один не прекрасный день все это может взять и схлопнуться в крохотный шарик. Исчезнуть. Не только наша больная насквозь планета. Вся вселенная.
Придут неведомые нам демиурги, боги… и решат, что эксперимент с нами признан неудачным. Мы не имеем права на существование. И все.
Я не сильно религиозен. Может, поэтому в голову лезут такие дикие мысли.
Бог один. И именно Бог предопределил нашу судьбу. Мою судьбу. Кадар.
Я должен нести ее с честью.
Только зачем же Бог меня искушает, вызывая в памяти смех Зои?
— Брат, что случилось?
Тамерлан… Конечно, Надя побежала жаловаться! Нет не жаловаться, я знаю, что она искренне беспокоится обо мне. Глупый Воробушек…
— Не видишь? Любуюсь горным пейзажем. Красиво.
— Да. Красиво. — Там не отвечает на мою шутку. — Когда ты прекратишь издеваться над девочкой?
Они сговорились?
— Я больше не буду. Честно. Только… давай, когда мы вернемся домой ты уволишь ее, а?
— Когда мы вернемся я сама уволюсь. — чёрт, чёрт! Как я мог не услышать ее шаги? С досады стучу кулаком по подлокотнику. — Надя! Ты… ты не понимаешь!
— Я все понимаю. — говорит сдержанно, чтобы я не понял слез в ее голосе, — Тамерлан, можно я схожу в храм. Мне нужно…
— Иди… у тебя есть полчаса, хватит?
— Надеюсь. Извините.
— Надя! — Там останавливает её, — не спеши, мы подождем. Ты… помолись за нас тоже, если… если можно.
— Можно. Бог один. Он есть любовь.
Любовь.
Нет, только не это… Только не любовь.
Повторяю, понимая, что это бессмысленно.
Я уже увяз в ней, как в сладком меду, увяз так, что не выбраться.
Я люблю её эту девушку с нежным чириканьем, мягкими руками, сладкими губами.
Я никогда не видел ее лица, но это не важно.
Все не важно.
Я люблю…
Глава 18.
Это очень больно — любить. Я это знаю. И мой брат знает. Мы с ним остаемся вдвоем на этой смотровой площадке у обрыва, и думаем о любви. Каждый о своей. Почему-то я уверен, что Тамерлан тоже думает о любви.
— Почему люди не летают, а, Там?
— Почему не летают так, как птицы? Вспоминаешь классику, да?
— А почему нет? Сейчас бы расправил крылья и полетел.
— Ты можешь прекрасно полететь и без крыльев.
— Каким образом? — снова усмехаюсь, заранее понимая, что он скажет.
— Простым. Займёшься реабилитацией, и не будешь дурить.
— Давай об этом дома поговорим, хорошо?
— Хорошо. Ты… ты сегодня с утра вроде был в другом настроении, что случилось?
— Ничего. — не могу же я сказать, что у меня слуховые галлюцинации?
Или это были не галлюцинации? Если я реально слышал голос Зои? Но тогда… Тогда я должен сказать Тамерлану? Может быть она сейчас где-то тут, совсем рядом? Ходит с каким-то… с каким-то мужиком?
А если я обознался? Я дам брату ложную надежду и…
Нет, нельзя. Так нельзя.
Мы долго стоим на площадке, приходят какие-то люди, я отчетливо слышу шарканье шагов, Тамерлан отвозит меня в сторону. Кажется, ему самому нужно быть тут, стоять со мной. Смотреть. Разница только в том, что он видит. А я — нет.
— Тут реально красиво?
— Да, здорово. Хотя… конечно на Родине горы круче, и красивее. Даже сравнивать нельзя.
— Почему бы нам не уехать туда, а? Ну, ты ясно, бизнес, а я, мама? Почему ты не отправишь нас? Это… из-за Алиевых, да?