Мы служили на флоте
Шрифт:
Вместе с хирургом я проследовал к капитану третьего ранга, старшему комиссии. Врач отдал офицеру медицинскую книжку и был немногословен: «Этого нужно заменить, негоден по состоянию здоровья служить на атомных подлодках». Вот он – подарок судьбы. Капитан третьего ранга стал внимательно изучать мое дело призывника, и его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Я это видел, но с собой ничего сделать не смог. Мое лицо улыбалось жизни во все тридцать два зуба, а должностное же лицо военно-морского флота, наконец, подняло на меня глаза и, с трудом скрывая негодования, Зевсом-громовержцем обрушилось на меня: «Ну что ты сияешь как корабельная рында?» Далее проследовала непереводимая на литературный язык череда мата по поводу того, что оно думает обо мне и других призывниках. С первыми раскатами грома, я тут же сник, втянул голову в плечи, принял вид умирающего лебедя, всем своим видом показывая, что глубоко раскаиваюсь и приношу тысячу извинений в том, что я, маленький человечек, посмел внести изменения
Что такое корабельная рынка, я узнал позже в учебке. Это медный колокол, которым ранее на флоте отбивали склянки (время несения вахты, каждые полчаса–полсклянки и каждый час–склянка). С другой стороны, моему самолюбию льстило, что я такой незаменимый, а на языке так и крутилось: «Союз большой – кем-нибудь замените. В крайнем случае, домой отправьте». Но мозг настойчиво твердил: «Молчи дурак, так лучше будет».
Капитан третьего ранга подозвал какого-то старшего лейтенанта и, вручив мои документы, сказал: «Отведи его на профотбор радиотелеграфистов для подводного флота. У них недобор». Пока шли, мой мозг лихорадочно анализировал ситуацию. Что такое радиотелеграфист, я знал. В школе одно время, насмотревшись фильмов про разведчиков, мы баловались морзянкой, так для себя, готовились стать шпионами. Конечно, это круто сидеть в радиорубке и морзянкой общаться с миром. А где романтика? Где ветер и морские брызги в лицо? Вы простите меня товарищи подводники, я с уважением отношусь к вашей профессии и знаю, что это, прежде всего –нелегкий труд. Я знаю, что есть ещё слово «Надо», но тогда и сейчас я придерживаюсь принципа, что в жизни нужно заниматься тем делом, которое доставляет удовольствие, в крайнем случае, от него не воротит. А тогда, не лежала у меня душа к подводному флоту. Я шёл и знал, что затуплю.
В маленькой комнате сидел морской офицер и моряк срочной службы. Когда я сел за стол, офицер сразу уточнил мою задачу: воспроизвести то, что услышу. На слух я сразу схватил, что моряк дважды простучал: один длинный, три коротких, причём дважды. Но я специально простучал какую-то абракадабру. Какую запись офицер сделал в моих документах, я не знаю, но догадался о её содержании. Сопровождающий меня офицер подтвердил мои умозаключения, когда, передавая мои документы председательствующему военной комиссии, иронично произнес: «Безнадежен. Глух как Бетховен».
Все тоже должностное лицо военно-морского флота, бегло взглянув на последнюю запись, произнесло то, что было для моих ушей алеем небесным: «Не повезло тебе парень, не проходишь ты для службы в подводном флоте – будешь служить в надводном флоте». Ага, ещё как повезло. Хотя душа ликовала, я, сделав правильный вывод после первого общения, и, помня про корабельную рынду, чтобы не расстраивать старого моремана, на груди которого красовался значок подводной лодки – сделал кислую и страдальческую физиономию, словно только что узнал о смерти близкого родственника.
Меня тогда мучил единственный вопрос, на который я так и не нашел ответ: «Почему все военные, встречающие в первые дни моей службы, считали, что я сплю и вижу, как буду служить в подводном атомном флоте? У меня что, это на лбу написано?»
По воле Бога и небес, военно-медицинской и профессиональной комиссии и минимальном моем участии – я отправлялся служить на надводный флот. После незначительного раздумья всё тот же старый мореман голосом, не терпящим возражения, словно вбивая гвоздь в стенку, резюмировал: «Будешь радиометристом. Поедешь в учебку, в Ломоносов». Взглянув в глаза этого представителя военно-морской власти и вершителя моей судьбы, я понял, что, что-либо спрашивать или тем более возражать – смерти подобно, иначе отправит в какую-нибудь Тмутаракань, изучать географию на местности и знакомиться с необъятными просторами могучего Союза. Впервые за трое суток моя душа не протестовала, а внутренний голос в унисон ей твердил: «Толян, не дрейф. Все будет нормально».
Так оно и было. Впереди ждала учебка и прозвище «алкаш», но не будем забегать вперёд и будем последовательны.
Первый день в учебном отряде
Прежде чем приступить к повествованию об обучении в учебном отряде, я сделаю отступление и выскажу искреннюю благодарность офицерам и мичманам учебного отряда. Прошло более тридцати лет, а я до сих пор с теплотой и только добрым словом вспоминаю учебный отряд военно-морского флота, находящийся в г.Ломоносов, войсковая часть 87233. Мы, моряки срочной службы, называли его просто учебка. Хотя старшина учебной роты, в чине старшего мичмана, встречал нас словами: «Добро пожаловать в образцово-показательный учебный отряд Ленинградского военного округа», и говорил он все это со значительной долей иронии, а прищур его глаз был точно такой, как у Ленина при разговоре с недобитой буржуазией. Я же настаиваю, что это действительно был в то время образцовый учебный центр по подготовке молодого пополнения для флота. Настолько всё в нём было методически грамотно
Непосредственно после прибытия нас распредели по взводам и отделениям и выдели каждому койку-место. После ужина, ровно в 22.00, нас уложили спать, и так на протяжении полгода. Прямо детский сад. Трудновато было привыкать к такому режиму, учитывая, что на гражданке раньше часа ночи я спать не ложился, даже если нужно было в первую смену идти к станку на завод.
Буквально на следующее утро из нас стали лепить военных моряков. Начали с внешнего вида. Утром старшина роты в удаленном уголке казармы, возле турников, собрал наш взвод. Всех рассадил кругом на баночки (морской сленг – деревянные табуретки), а сам сел в центре круга. Взял в руки иголку с ниткой и показал, как нужно пришивать погон на голландке (фирменная морская рубашка). Так как большинство будущих морских волков разделяло мою точку зрения, что шитьё – это не мужская работа, и поэтому иголку в руках никогда не держало – то процесс приведения в порядок формы одежды растянулся на весь день. Самое поразительное, что наш старшина, старший мичман, невысокого роста, сухопарый, возраста близкого к пенсионному, вечно находящийся в движении, как в пространстве, так и во времени, в данном случае сохранял олимпийское спокойствие и никуда не спешил. Этот Макаренко морской формации придерживался принципа, которой современная педагогическо-методическая мысль назвала «долбежно-крепёжным». На практике этот метод сводился к тому, что результат своей работы необходимо было представить старшине, а тот был безжалостен. Если мнение старшины по длине стежка расходилось с твоим мнением, или где-то торчал кончик нитки – в ход шло лезвие, и ты шёл заново пришивать погон или шеврон. Лично я только с третьего раза смог пришить правильно погоны на голландке и заслужил от старшины скупое: «Молодец, салага!». Для меня это было самой лучшей похвалой. Но когда дошли до погон на бушлатах и шинелях – это был тихий ужас. Старшина с садистской улыбкой достал из кармана спичку и стал ей проверять качество шва. Дело в том, что, согласно требований нашего старшины, под погон не должна пролезть даже спичка, а для этого необходимо прокалывать каждую дырочку, а мы халтурили. Переколов все пальцы, с большим трудом только к исходу дня мы закончили всю работу, а старшина остался доволен нашей работой.
С высоты прожитых лет, вспоминая старшину нашей роты, могу с уверенностью констатировать, что наш старшина, не изучая советскую педагогику и методику преподавания, добился высочайших результатов: на строевых смотрах рота никогда не имела замечаний по форме одежды, я за один день научился шить, да ещё как. Старший мичман, сам того не зная, на двадцать лет избавил меня от необходимости бегать по военным и гражданским ателье. Так как, только в 2018 год в белорусской армии стало появляться обмундирование, где все эти военные шевроны и различные нашивки крепятся на липучках.
По завершению приведения формы в надлежащий вид, на следующий день нас ждала настоящая учеба, а точнее курс молодого бойца.
Курс молодого бойца
Для тех, кто не служил и другой гражданской категории, я сделаю отступление и поясню, что такое курс молодого бойца. Прежде чем новобранец станет настоящим защитником Отечества, необходимо чтобы он принял присягу, а для этого он должен получить минимальные военные знания и пальнуть из закрепленного оружия (так как стрельбой это не назовёшь), то есть, пройти курс молодого бойца. Обычно курс молодого бойца длится максимум месяц. По неизвестной мне причине, у нас он длился 45 суток.
Курс молодого бойца состоит обычно из двух дисциплин: строевой подготовки, изучения положений Строевого Устава и, само собой разумеющее, изучение текста присяги наизусть. Это сейчас, например, в белорусской армии, текст присяги состоит из двух предложений, а в советское время он начинался торжественно: «Я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды Вооруженных сил, принимая Присягу торжественно клянусь…», и дальше шло перечисление клятв и обязательств.
Строевая подготовка подразумевает индивидуальную строевую подготовку, и умение бойца ходить строем в составе подразделения. Надо отдать должное руководству учебного отряда и роты, методика строевой подготовки была на высшем уровне похвалы. В этом вопросе офицеры доказали, что не зря в военных училищах изучали убеленных сединой древних старцев, и их рассуждения о сути бытия, которое называется философией. Брошенное в историю кем-то из великих «количество перерастает в качество» – было основополагающим камнем обучения молодых матросов строевой подготовке. Подумать только, 45 суток каждый день шесть часов до обеда, а иногда два часа после обеда, только строевая подготовка. Лично я за это время стоптал две пары каблуков на «гадах», плюс, уходя на флот, ротный сапожник вынужден был перебивать и третью пару. Возможно, кто-то ехидно подумает: «Страшно тормозил, и, как результат, – каблуки стер». Нет. Я не халтурил и шаг чеканил как положено.