Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
Унха был правой рукой, первым взводным Инари. В первый же взвод попали и Каллио с Сунила. Они были довольны.
Но дальше пошло обучение военным приемам, это было труднее.
Инари и Унха Солдат, собрав около костров своих ребят, объясняли им взаимодействие частей и устройство винтовки. Унха самого смущал затвор японской винтовки и странное устройство ее магазина.
Русскую же винтовку он знал наизусть — даже и то, сколько весит мулек, потому что солдатские остроты царской армии перекочевали к соседям.
Да, русская винтовка
— Самое главное — это то, что оружие есть! — деловито сказал Инари.
Олави и Лундстрем объясняли другой группе устройство винтовки.
Олави командовал обозом, и ему надо было распорядиться, чтобы сначала шли акционерные лошади, а потом частные, надо было выяснить, сколько женщин могут передвигаться пешим порядком.
Лундстрем должен был находиться все время при Коскинене.
— Эй, Унха, у меня затвор не открывается, примерз, должно быть! — волнуется Сунила.
Унха всполошился.
— В этих местах такое случается, — говорит он и берет из рук Сунила винтовку.
— Товарищ партизан, — говорит Инари, — так с командирами разговаривать нельзя. Надо говорить: товарищ командир или товарищ Унха!
— Да как же у тебя затвор откроется, когда ты рукоять не повернул? — вспыхивает Унха. — Ведь я уже показывал: нужно поднять рукоять и потом только отводить ее на себя.
И тут же Унха просиял: он понял, что покрышка на затворе ни к чему; ее можно просто снять и бросить ко всем чертям. Он так и сделал. С чувством облегчения снимает он эту дурацкую покрышку (а как она нужна на морских берегах или у сопок — спасение от песчинок, стирающих механизмы) и далеко отшвыривает ее прочь. Теперь все прояснилось. Он помогает это сделать и другим.
Анти набирает снег в котелок и ставит на костер.
После завтрака снова учение.
Около самого господского дома лопарь замедляет ход своего оленя, и нарты круто останавливаются. С них скатывается жирный, чисто выбритый человечек с двумя огромными, туго набитыми портфелями.
Он словно не замечает необычного в это время дня оживления на площадке перед домом, не замечает разложенных беспорядочно костров и ящиков с салом посреди площадки, на утоптанном снегу. Или он никогда здесь не бывал? Нет, бывал.
Двое его узнали. Они бегут к крыльцу. Навстречу ему из дома выходит Коскинен.
— Да ведь это разъездной кассир!
Он привез деньги для выплаты заработка, не полностью, правда, всего лишь за две недели.
— Здравствуй, — говорит Коскинен кассиру.
Но тот весело спрашивает:
— А где управляющий?
— Старый арестован, новый вот он — я.
И с этими словами Коскинен вытаскивает из-за пазухи револьвер.
— Господа, караул, господа, грабят! — кричит изо всех сил кассир.
Олень нервно поводит ушами. Лопарь равнодушно смотрит на неожиданную картину. Кассир, очевидно,
Он оглядывается. Совсем вплотную подходит к нему Лундстрем и спрашивает у Коскинена:
— Товарищ начальник, куда нести деньги?
Тогда кассир понимает, что все пропало, зажимает под мышками тугие портфели и уже настойчивым шепотом не то спрашивает, не то умоляет:
— Вы мне дадите расписку?
— Это, конечно, можно. Сколько здесь?
— Сто пятьдесят тысяч марок, — лепечет кассир.
— Расписку получишь через час. Запри его с другими, — приказывает Коскинен Лундстрему и кричит: — Задержите его скорее!
Лопарь вскочил на нарты и ударил оленя.
— Стой! Будем стрелять!
Лопарь останавливается и покорно поворачивает нарты.
— Не надо меня стрелять. У меня марок нет. У меня пенни нет. Один только олень.
— Да не нужны нам твои деньги, — морщась, говорит Лундстрем.
Он успел запереть кассира в комнату к управляющему.
— Не нужны нам твои деньги и твой олень. Только ты не смеешь выехать отсюда раньше нас. Уедешь завтра утром. Понял?
Лопарь молчит. Он ничего не понял, ему страшно, что убьют его сокровище, его оленя. К нему подходит Ялмарсон и что-то шепчет. Лопарь, не произнося ни слова, отходит от него.
Когда Анти, закусив, чистит свой медный котелок и разговаривает с другими ребятами, к ним подходит Ялмарсон.
— Неужели вы, ребята, пойдете куда-нибудь отсюда в такую холодину? Ведь замерзнете по дороге.
— Брось шутить, купчина, — смеется Каллио, — всюду, где есть дерево и спички, нам будет жарко.
— Когда явится полиция, плохо придется вожакам, — продолжал свое Ялмарсон. — Ведь это же был форменный грабеж, с кассиром-то!
— Что, грабеж? — изумляется Сунила. — Это что мы получили свой заработок за две недели? Да нам причитается больше чем за месяц.
— Ты забыл про долги, — вступает в беседу Сара.
— Вот, вот, — степенно обрадовался Ялмарсон. — И потом я твердо убежден, что наша социал-демократическая партия будет категорически против такого бессмысленного действия.
Да, Ялмарсон зарапортовался, он не заметил того, что, обходя костры, Коскинен подошел к ним и внимательно, глядя на Ялмарсона, пытался что-то припомнить.
— Какая социал-демократическая партия против? — взорвался он. — Германская, Носке? Которая допустила, чтобы кайзеровский сапог растоптал нашу революцию и уничтожил десятки тысяч наших товарищей? Шведская, может быть? Которая допустила шефа персидской полиции Ялмарсона с его черной бригадой топтать нашу родную рабочую Суоми? Или, может быть, наша финская социал-демократия Таннера, та, которая принимает парады шюцкора, та, которая одобряет расстрелы рабочих? Та, которая помогает драться против Советской Социалистической Республики? Да мы все плюем на такую твою партию!