Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Фиш Геннадий Семенович

Батальон пошел дорогой на восток.

Она была плохо наезжена. Лошадям предстоял утомительный путь. Последняя деревня Суоми находилась от границы приблизительно в сорока километрах, и на столько же, если не больше, от границы отстояло первое селение Советской Карелии.

Обоз, казалось, шел нескончаемым потоком, и Олави с трудом ввел в него свои сани.

Так Эльвира со своими малыми дочерьми вошла в батальон, и так второй раз для нее началась новая жизнь.

Сани отца двигались позади

метрах в семидесяти, но Эльвира об этом узнала только тогда, когда совсем стало светло.

— Товарищ, товарищ! — толкнул в караулке спящего Легионера в бок проснувшийся партизан. — Товарищ, наши уходят!

Легионер сразу вскочил на ноги и посмотрел на часы.

— Что такое? — заволновался он. — Смена была?

— Была, — лениво отвечал партизан, — не хотели будить тебя, сами разошлись по постам. Скоро и их совсем снимать надо будет. Наши уходят.

— Сменил кто-нибудь пост № 13? — спросил тогда Легионер.

— Да не знаю, ребята действовали по расписанию. Кому куда было на стенке написано, тот туда и шел.

В ведомости постов против цифры 13 стояло: Сара, Вайсонен.

— Значит, Инари до сих пор стоит. Пять часов стоит на таком холодине! — И пот прошиб Легионера.

Он вскочил и, не умывшись, побежал к посту № 13.

Навстречу ему шел бесконечный обоз.

Возчики громко разговаривали, пахло острым конским потом, соломой и снегом.

Легионер выбрался из этого потока и свернул на большую дорогу влево.

Он прошел околицу и побежал на лыжах к леску.

— Стой! — остановил его Инари, неожиданно выйдя из-за сугроба, наметенного около телеграфного столба.

— Я пришел сам сменить тебя, Инари, — сказал Легионер. — Других нет. Извини меня, я проспал.

— Сколько времени я стоял?

— Пять часов. Сейчас батальон выходит из села. Первая рота и обозы уже прошли.

— Отлично, — ответил Инари, — стой здесь. Через час приходи в казарму, в канцелярию, не дожидаясь смены.

И, кивнув Легионеру, Инари пошел в деревню. Он не чувствовал пальцев на своих ногах, он совершенно продрог. Хотелось спать, и нужно было в ходьбе разогреться.

Времени для отдыха не оставалось.

Он увидел спины уходящей третьей роты и пошел снимать в последний раз посты в Куолаярви.

Начался обход часовых. Проходило время их смены, и некоторые, наблюдая уход обозов и рот, начинали волноваться. Но Инари и на этот раз пришел вовремя.

Уже светало, когда он привел снятых с постов партизан в казарму, в караулку.

Он сказал партизану, дежурившему в комнате пленных:

— Выйди из комнаты, сторожи снаружи в коридорчике, ходи взад и вперед и все время постукивай прикладом по полу…

— А для чего это нужно? — изумился тот.

— Делай, потом увидишь.

Инари снял кеньги и попросил свежего снега. Принесенным снегом он стал оттирать себе ноги. Пальцы мучительно болели.

Каллио внимательно глядел на Инари.

Воздух был сизый

от табачного дыма; разложенные на столах и подоконниках для просушки портянки и мокрые шерстяные чулки издавали едкий запах. У Инари закружилась голова, завертелись в глазах синие, зеленые и красные круги и пошла кровь носом.

— Дайте снега, снега! — закричал Каллио и сам метнулся во двор. Он быстро собрал полные пригоршни снега и бегом вернулся в канцелярию.

— Ничего, ребята, — смущаясь, поблагодарил его Инари, — ничего, ребята, уже прошло. Позови мне парнишку Сипиляйнена, Анти, в третьем доме отсюда по левой стороне живет.

Анти Сипиляйнен вечером разругался со своим отцом; ему на той неделе стукнуло пятнадцать лет, он считал себя совсем взрослым мужчиной и, увидев пришедший вчера в село батальон восставших лесорубов, решил примкнуть к партизанам и попросил у Инари оружие.

Инари, вспомнив свое бесприютное детство, патриотические песенки в вагонах и на рабочих гулянках, ласково похлопал мальца по плечу и сказал ему, что оружия в батальоне не хватает для взрослых бойцов и что если он, Анти, понадобится для дела восстания, то Инари не забудет его. Пусть только Анти укажет свой адрес. И Анти Сипиляйнен с радостью показал на избушку своего отца.

Вечером, когда стало известно, что лесорубы покидают Куолаярви, Анти заявил отцу, что уходит вместе с партизанами. Отец запретил, и они разругались так, как не ругались никогда в жизни.

Ночью, когда сын крепко спал, забыв обо всех своих обидах, отец выкрал у него кеньги и спрятал их в потаенное, одному ему известное место.

Когда Каллио утром постучался в дверь, Анти еще спал, а отец его чинил порванную рыболовную сеть.

На стук отец не тронулся с места и продолжал чинить невод.

Но от стука проснулся Анти. Он вскочил. Не найдя подле себя кеньг, сразу сообразил, чьи это проделки, и разразился руганью.

Между тем Каллио продолжал дубасить в дверь прикладом своей винтовки.

— Отвори, а то буду стрелять!

Надо было отпирать дверь, и старик с неохотой, кряхтя, пошел по потертым половицам к порогу.

— Кого надо тебе? — спросил он.

— Парнишку Сипиляйнена, Анти! — кричал Каллио. — Начальник требует!

«Вспомнил обо мне, я понадобился» — обрадовался Анти и запрыгал босой по полу.

— Дай, отец, кеньги!

— Начальник требует скорее, — торопил Каллио.

— Сына отнимаете, — ворчал старик, боясь громко говорить с вооруженным человеком.

Он, кряхтя, достал пару старых кеньг и швырнул сыну.

На этот раз парнишка промолчал.

Через минуту они поднимались по ступенькам крыльца казармы. На крыльце они встретились с Легионером, оставившим свой пост, потому что назначенный Инари срок уже истек.

— Здорово, Анти, ты нам можешь пригодиться.

— Вы берете меня с собой? — обрадовался мальчик.