Мы влюблены в свою свободу
Шрифт:
Вендетта вроде бы мила со мной. Музыканты тоже. О большем я не хочу писать. Все равно это – бесполезно.
3\7. Осталось 4 дня.
День 4.
О, пора забыть о поисках чего-то. Мне больше интересно, как это будет?
Таблетки? Машина? Многоэтажный дом?
Машина, скорей всего. Я хочу сделать это на глазах у кого-либо. Дурные мысли в дурной голове.
4\7. Осталось 3 дня.
День 5.
Мне становится страшно. Я дала себе неделю. И
Едва ли это правда. Я постоянно повторяю себе «У меня нет родителей. Меня изнасиловали. Пырнули ножом. У меня больное сердце. Меня ненавидят». Честно? Легче не становится.
5\7. Осталось 2 дня.
День 6.
Интересно, что они будут чувствовать после моей смерти? Облегчение? Отчаянье?
Надеюсь, ничего. Не хочу, чтобы меня жалели.
6\7. Остался один день.
День 7. Писать в темноте – не очень. Когда найдут эти листы? И найдут ли их вообще? Если так, пусть их сожгут. Интересно, что почувствует Райан? Боже, бедный, ему же придется смотреть, как меня закапывают. Впрочем, мне уже все равно. Я не знала, что неделя может пролететь так быстро.
7\7. Сегодня.
Крупная слеза катится по щеке и разбивается о стол. Она ставила себя на счетчик. Она – это я. Я, которая не смогла найти смысл жизни. Руки дрожат, а сознание помутнено.
— Стив! — сипло кричу я, отчего горло начинает болеть.
Он прибегает, чуть не упав на лестнице.
— Что?
Я даю ему листки, молча утирая слезы. В комнату забегают все остальные. Они так же читают записи.
— Она тоже ставила себя на счетчик, — говорю я, проглатывая половину слов.
— Что значит «тоже»? — Стив откладывает листки.
Я смотрю на Алекса. Он закусывает нижнюю губу.
— Я дала себе 50 дней, — наконец говорю я, — но, встретив вас, передумала.
Стив вдыхает через рот и закрывает лицо руками.
— Почему я все узнаю последним?
— Вообще-то, — Зак подает голос, — никто из нас тут не знал.
Алекс еле заметно мне кивает.
— Успокаивает, — соглашается Стив.
Мы с Вендеттой готовим ужин. Впервые за долгое время у нас по-настоящему домашняя обстановка. Где-то в гостиной шумит телевизор, и его перекрикивают музыканты и Зак.
— Если бы я была мила с ней, она бы все равно умерла? — спрашиваю я, ставя мясо в духовку.
— Она была ходячим мертвецом, Лори, — Вена не смотрит на меня, — все, кто способен на самоубийство – уже мертвы.
Я сглатываю. Посматриваю на настенный календарь – уже третье декабря. Надеюсь, совсем скоро у нас дома станет так же уютно, как было в каком-то далеком моем детстве.
На кухню влетают парни. Зак заваривает чай, а музыканты устраиваются на стульях.
— Послушайте, — просит Алекс.
Стив начинает играть на гитаре, а Алекс петь. Закончив
— Недурно, — говорит Вена, обнимая Зака.
— Недурно? Да это шикарно! — я смеюсь.
И вся мужская часть населения этого дома мигом исчезает. Я чувствую себя маленькой девочкой. Порой людям кажется, что такие, как мы не могут этого чувствовать.
Они думают, что те, за кем гоняется полиция, не могут сидеть на теплой кухне и слушать своих друзей, которые играют на гитаре.
Они думают, что если мы употребляем наркотики, то нам не понравится лежать на деревянном настиле, который нагрет солнцем.
Как бы хотелось им всем сказать «Мы лишь живем. Мы не лишены сердца».
Я отпускаю Джули с каждой секундой. «Она – ходячий мертвец». Ее не спасти.
Но порой я думаю: «А если и правда так, то есть шанс спасти кого-то из нас?» и в следующую секунду понимаю: нет у нас никаких шансов. Мы – пробники судьбы, но у нас отличная жизнь.
У таких людей, как мы, сломлены жизни, судьбы и руки. Но сами мы не сломлены.
Мы выносим еду в гостиную в тарелках. Алекс зажигает сигарету, но Вена его останавливает.
— Курить только на улице!
— Ты зверь, — умозаключает он и накидывает толстовку.
Я навязываюсь с ним. Уже на пороге он прикуривает сигарету и отдает мне.
— Кому ты написал эту песню? — выпуская из себя дым, спрашиваю я.
— Ни для кого, — он улыбается.
— Нет, правда? — я поднимаю бровь.
— Ее нет, — он все еще улыбается.
— Она умерла?
— Ее просто нет, Лори. Я забыл ее.
— Чушь. Ты написал такую песню! Ты не мог ее забыть. Слушай, пригласи ее к нам, она вернется.
— А, может, я не хочу, чтобы она возвращалась?
И мы в тишине докуриваем, смотря на деревья, покрытые снегом.
========== Глава 5. ==========
Рождество стало моим спасением. Мы поставили огромную елку в гостиной и нарядили ее. Повесили носки над камином (Стив упорно пытался повесить свои белые носки сушиться), развесили гирлянды и мишуру. А еще, я перекрасила свои волосы в красный. Терпеть второй раз обесцвечивание – сущий ад, но я не могла жить с темным цветом.
Было двадцать четвертое декабря, и мы с Веной с пяти часов утра торчали на кухне.
Мы испекли домашнее печенье, сделали пудинг, потушили мясо, приготовили салаты и все прочее. Открыли шампанское и разлили по фужерам. С подарками мы сделали проще – каждый тянул бумажку, на котором написано чье-то имя, и готовил подарок лишь ему. Никто не знал, кто кому готовит. Мне выпало готовить подарок Вендетте, и я съездила, купила ей тонкую цепочку с золотой подвеской в форме маленькой птички.
За окном уже стемнело, единственный источник света – свечи на столе, камин и яркие гирлянды.