Мы вместе были в бою

Смолич Юрий Корнеевич

— С чьих слов все это вам известно? — спросил Асланов.

— Со слов Марички.

— И то же самое вам рассказал Ян Пахол? — обратился он к Стахурскому.

— Точно так.

— Что же было дальше?

Он спросил об этом Марию, потом Стахурского. Они рассказали печальный конец.

— Англо-американская администрация задержала группу в лагере. Они допытывались, не советскими ли пленными организовано восстание. Потом советская комиссия потребовала выдачи пленных красноармейцев, и их в конце концов передали. Маричка осталась совсем одна, о других уцелевших женщинах она ничего не могла знать, потому что ее внезапно

изолировали в тюрьме на территории лагеря. Она ничего не знала также и о своем муже Яне, так как он пришел было в лагерь сразу же после вступления англо-американских войск, чтобы забрать Маричку, но его из лагеря не выпустили и изолировали отдельно от Марички. Потом до нее донесся слух, что Пахол убежал.

— Что было дальше с Маричкой? — спросил Асланов Стахурского.

Стахурский не знал. Пахол писал ему, что Маричка в лагере, а может, и в тюрьме.

— Что вы знаете про Маричку? — обратился Асланов к Марии.

— Когда было провозглашено воссоединение Закарпатской Украины с Советской Украиной и город Мукачев, родина Яна Пахола и Марички, вошел в Советский Союз, англичане вынуждены были передать Маричку советской репатриационной комиссии. Попав в нашу зону, Маричка прежде всего бросилась искать мужа. Но Ян Пахол в Мукачев не вернулся, и никто о нем ничего не слышал. Потеряв детей, мужа и окончательно лишившись душевного равновесия, Маричка не в силах была вернуться в родные места, в Мукачев, где каждый камень напоминал о прошлом. Она обратилась к репатриационным органам с просьбой направить ее куда-нибудь в другое место. Ей предложили указать, куда она хочет поехать. Маричка умышленно выбрала себе Казахстан — она раньше ничего не слышала о нем, но отроги Тянь-Шаня были в ее представлении дальше всего от ее родного города на отрогах Карпат. Она решила, что там ей лучше всего начать новую жизнь. У нее не было никакой профессии — в последние годы она была всецело поглощена семейными хлопотами, но в молодости, еще до замужества, она училась черчению и потому записалась чертежницей. Списки рабочих и служащих, прибывших на работу в Казахстан, были разосланы по всем учреждениям. Так мы встретились с нею, — заключила свой рассказ Мария.

Мария сидела взволнованная, не глядя ни на кого, устремив взор в пространство.

— Когда произошло все это? — спросил Асланов.

— В течение сорок пятого и сорок шестого года, до весны, — ответила Мария.

— Так, — сказал Асланов. — Но эта женщина, как установили наши следственные органы, родилась в России еще до революции и отсюда отлучалась только на короткое время.

Мария пожала плечами.

— Я говорю про Маричку Пахол.

Асланов протянул ей карточку.

— Вы имеете в виду эту женщину?

— Да.

— Вам приходилось читать что-нибудь написанное рукой Яна Пахола?

— Много.

— Переверните карточку.

Мария перевернула карточку и увидела строки, написанные знакомой рукой Пахола. Брови ее высоко взметнулись. Она быстро пробежала глазами текст и растерянно посмотрела на Асланова, потом на Стахурского. Карточка выскользнула из ее рук. Мария подняла руки и упала лицом на ладони.

— Что я наделала! — простонала она.

В комнате стало совсем тихо. Только слышно было тиканье часов на запястьях Асланова и Стахурского.

На улице, за приоткрытым окном, шуршали шины машин по асфальту, раздавались автомобильные гудки

и где-то далеко-далеко, быть может у подножья гор, ревел ишак.

Все молчали.

Молчал Стахурский, захлестнутый и придавленный потоком сменяющихся чувств. Была и жалость к Марии, и облегчение, и радость, что она все же не виновна, но было и осуждение за то, что она не уберегла себя от такой беды.

Молчала Мария. Беда сломила ее. Она сидела все так же неподвижно, уткнувшись лицом в ладони, но плечи ее уже не вздрагивали — она больше не плакала: удар был такой сильный, горе было так велико, что слезы высохли на ее глазах.

Тягостное молчание наконец нарушил Асланов:

— Женщина, выдавшая себя за Маричку Пахол, родилась в Киеве, в семье украинского помещика. Ее отец в годы гражданской войны стал петлюровским министром, потом эмигрировал в Германию. Там она впоследствии училась в школе шпионов, а позднее была переброшена в СССР. Ее псевдоним был «Берта». Это она организовала взрыв на шахте, когда погибла ваша мать.

Плечи Марии вздрогнули, но она не отняла рук от лица.

Асланов обратился к Стахурскому:

— Вот что установили следственные органы. В составе геологической группы эта особа числилась под именем Марички Пахол. Впервые она прибыла на шахты вместе с эвакуированными в первый год войны под другим именем, но сразу же после аварии исчезла. Среди знакомых задержанного шпиона тоже опознана эта особа. В своей шпионской и подрывной деятельности она призналась только тогда, когда ей предъявили эту фотокарточку с надписью Яна Пахола на обороте. Она рассчитывала, что Пахол убит, а он оказался жив… Вояжер раскрыл и ее новый псевдоним «Леди».

Мария молчала. Она совсем окаменела.

Асланов строго произнес, обращаясь к ней:

— Вот что говорят факты. Какой же сделать вывод? Вы в большой вине перед государством. Из-за своей доверчивости и мягкосердечия вы допустили, что вас одурачили и за вашей спиной совершили антигосударственное преступление…

Он умолк, взволнованный, потом прибавил:

— Это, конечно, особый случай, как обычно говорят. Но очень жаль, что он произошел с коммунисткой, которая преданно и самоотверженно сражалась в годы войны, рискуя своей жизнью за Родину, совершала подвиги, однако не закалила своей бдительности.

Мария молчала. Она оставалась без движения, пока говорил Асланов.

— Мария! — промолвил Стахурский.

Мария молчала.

Тоска сжала сердце Стахурского. Любимая девушка попала в такую страшную беду! Они вместе были в бою, и она счастливой шла на подвиг. Когда была одержана победа, она радостно смотрела на мир и мечтала отдать все силы любимой отчизне. В мирном труде она хотела совершить такой же подвиг, как в бою. И вот она не оправдала доверия, оказанного ей Родиной!

Асланов налил воды в стакан и поставил его перед Марией.

— Выпейте, — сказал он.

Мария не шевельнулась.

— Выпей, товарищ Мария! — настойчиво повторил Асланов.

Тогда Мария заплакала.

— Спасибо! — прошептала она.

Радость, еще горькая, но радость наполнила Стахурского. Это «ты», сказанное Марии, говорило о многом. Перед ними, коммунистами, был товарищ в тяжкой беде.

Мария плакала. Она склонилась еще ниже, а лицо спрятала в сгиб локтя. Она не могла поднять свое лицо.

Стахурский протянул руку и положил ее на руку Марии.