Мы вышли рано, до зари
Шрифт:
Кончилась одна карта, переехали к другой. Тут по обороту посеяно. Тут, конечно, прихватило как надо. Ничего не будет. Так главный агроном пояснил.
— Не надо ныть, не торопись прибедняться, — возразил Виталий Васильевич.
Остановились. Собрались кучкой. Поглядели на бедственные поля.
— Соломы никакой не будет, — сказал Виталий Васильевич, — а зерно кое-какое получите. Центнеров двенадцать — пятнадцать возьмете.
— Что вы, Виталий Васильевич, — застонал главный агроном, — хорошо, если по семи возьмем.
— Ладно тебе прибедняться перед начальством.
Главный агроном пожал плечами, как, мол, хотите.
Виталий Васильевич пожал ему руку, попрощался, кликнул Ивана Тимофеевича, сели в свою «Ниву» и, развернувшись, подались на выезд к другому хозяйству.
Кончились хлеба, и впереди открылась гигантская
— Вот что обидно, Иван Тимофеевич, — вздохнул Виталий Васильевич. — Земля наша, пограничная, а море будет ихнее, нам отсюда ничего не дают. Обидно.
Виталий Васильевич окинул взглядом пространство будущего моря и еще раз вздохнул. Котловина лежала под дождиком зеленая и до конца не просматривалась. Не верилось, что все это будет залито водой и волна пойдет по этому простору, морская волна. Чтобы понять, почему так сокрушается и вздыхает Виталий Васильевич, надо знать, что этот секретарь, как скажет вам в крайкоме партии каждый, помешан на воде. Он, скажут вам про Виталия Васильевича, хочет затопить свой район и жить на воде.
Преувеличение, конечно. Но доля есть. Есть доля. Нет в районе такого села, хутора, поселения, где бы по команде Виталия Васильевича не были заложены один, два, а то и три пруда. Есть пруды, оснащенные по берегам бетонными плитами, с навезенным песочком — пляж для детишек. В степи, говорит Виталий Васильевич, усталость снимается только водой. Нельзя, чтобы люди были лишены этого, не могли бы в зной снять усталость. А дети? Тут у секретаря особый разговор. Дети, как утки, целыми днями ныряют в этих прудах. Блаженство. Наши степные дети, говорит опять же Виталий Васильевич, тут появляются на свет, живут в степи, у них должна быть вода, это их родина, а родина без воды, без купания летнего, без рыбалки, извините, это плохая родина.
В своих поездках Виталий Васильевич никогда не пропустит водоема, обязательно подойдет сам, людей своих приведет к пруду ли, к озеру, полюбуется, повздыхает, порадуется за малышей, поговорит с ними, послушает веселый лепет, и на душе станет хорошо у него. Точно так же, как у Михал Михалыча, когда он побудет на конеферме. Кстати, и у Михал Михалыча велел соорудить пруд, даже два, хотя Цыгановка лежит вся по реке Куме.
Гигантский котлован сомкнулся с Горькой Балкой, она тоже засинела в моросливом дождике. Пограничное село должно будет уйти под воду в свое время, когда затоплена будет Горькая Балка, и вот уже на верхотуре протянулся порядок новых домиков. Виталий Васильевич завернул на чистенькую, заасфальтированную улицу, проехал ее до конца. Не стал заходить в дома, тревожить понапрасну людей. Поглядел, как приживается вынесенная наверх улица села, как распушились посадки в огородах, в садиках, как зацвели в палисадниках цветы, как люди обустроились на новом месте, которое будет в ближайшем будущем берегом моря.
Предрик Иван Тимофеевич поддерживал все начинания Виталия Васильевича, в том числе и по воде, но, как человек без особой отваги, иногда робел перед гигантским размахом преобразований. И сейчас, слушая Виталия Васильевича, который хотел затопить свой степной район или сделать его берегом моря, приморским районом, он смотрел на котловину и робел, что-то мучило его сознание. Представилась ему вся наша земля задремавшим смирным и почти ручным чудовищем. И вот смельчаки, вроде Виталия Васильевича, один, другой, потом все вместе, начали тыкать палкой, шпынять это смирное чудовище, стало им не по душе, как оно лежит, как неправильно улеглось, — и дошпынялись. Шевельнулось оно и как рыкнуло… дальше воображение Ивана Тимофеевича остановилось.
Ездит Виталий Васильевич по степи, смотрит, запоминает и думает. И голова от всего этого пухнет. Там же еще и город со своими жителями и проблемами, со своим крупнейшим в Европе комбинатом, со своей Буйволой, которую надо довести до ума, там где-то на самом дальнем конце, на недосягаемом конце есть еще и семья, своя так называемая собственная жизнь. А пролетит лето — и надо в Москву, в академию, сдавать экзамены. Да неужели все это на одних плечах, хотя эти плечи почти богатырские? На одних и тех же плечах. Нет, эксперимент этот не подходит, надо снова ввести райком, а уж рядом и горком партии. В одних руках хорошо, но кто же вынесет все это? Так, все так. Ну а как же из края всем заниматься, а из
А дождик ничего, таскает по степи свои полотнища, то туда потащит, то в другую сторону, хорошо протаскивает.
— Ну, Иван Тимофеевич! Если и в Толстово-Васюковском дождь, буду петь. Как ты?
— Если и в Толстово-Васюковском, то и я согласен.
И Иван Тимофеевич — он как раз из тех, кто знает песенную душу Виталия Васильевича, — сперва тихонько, потом громче и громче начинает песню и, конечно, добивается своего. Виталий Васильевич подхватит — и пошла-полетела из деревенской машины «Нива», из ее ветровичков полуоткрытых, дружная, согласная, родимая песня про пшеницу золотую, про агронома молодого. И так два голоса переплетаются, то сходятся, то расходятся, чтобы снова сойтись, так согласно, как будто в обнимочку, летят над степью, что и не поймешь, откуда ж такая песня, и что за голоса такие молодые и дружные, и что это за машина такая веселая, что за люди сидят и поют-заливаются в ней. А Виталий Васильевич чуть пошевеливает крупными и пухлыми руками, лежащими на тоненькой баранке, вскидывает полное, налитое румянцем лицо с голубиными глазами и горлом, грудью, всей силой своей налегает на переливы, на игру первого голоса, так сладко и самозабвенно вьется над затаенным вторым голосом Ивана Тимофеевича, что все, все тяготы и заботы на эти минуты покидают его, и душа, освободившись от постоянного груза, ликует и радуется, смеется и плачет счастливыми глазами.
Дорога идет по разнотравью лесной полосы, впереди то зайчик перебежит ее, то лисий хвост покажется, мелькнет и пропадет, то медленно и независимо перейдет дорогу пугливый, но тут совершенно никого и ничего не опасающийся фазан, а Виталий Васильевич, не обрывая песню, покажет рукой на зайца, лисицу, фазана или тетерева, и на душе становится еще ясней и веселее.
Подъехали к Толстово-Васюковскому, тоже поливает. Значит, везде хорошо. Значит, жить теперь можно. На радостях Виталий Васильевич связался с горкомом, взял трубочку в правую руку. Как там у вас? Первый говорит. Поливает? Что, что?
— Какая-то чертовщина! Ждут наводнения! Ха! Кума перестала справляться с водой. Опять чрезвычайные обстоятельства, опять срочно принимать меры. Вот жизнь. — И весело налег на баранку, нажал на газ.
Да, надо создавать штаб по борьбе с возможным наводнением. Тайно, глубоко про себя, Виталий Васильевич конечно же вроде как радуется, вот, дескать, дела. Степь неоглядная, а оно вот наводнение. Здорово же! А разум, контролирующий разум, не то говорит: что же тут здорового, когда под воду уходят улицы, посевы, целые поселения со скотом и всем домашним скарбом. Связался с соседом, с секретарем Зеленокумска, как да что, а он отвечает, что тонем, вода на одном краю ко вторым этажам подбирается, просто караул, да и только. А тут передали — Архиповку затопило. Уже переселяют затопленное село. Нижние улицы огромного села Нины тоже под водой. Посевы кое-где ушли под воду. Так что радоваться совсем нечему.
Виталий Васильевич нового поколения человек, но как глубоко вживаются навыки, идущие от отцов. Как ему близки оказались эти экстремальные обстоятельства, будто не другие какие-то, а он сам в те немыслимые военные дни изо дня в день, из года в год боролся со всякими неожиданными бедствиями, неслыханными трудностями, боролся, и побеждал, и находил выходы из безвыходных положений. И вот сейчас. Кто ему подсказал создать штаб? Именно штаб. Хотя что же тут нового? Штаб давно уже вошел в жизнь послевоенного руководителя. Не он придумал, а само собой установилось, что перед летней страдой на бюро утверждается Главный штаб по уборке урожая. И вот опять новый штаб, теперь по борьбе с наводнением.