Мы вышли рано, до зари
Шрифт:
Виталий Васильевич попробовал ступить на баз, нога проваливается, еще кисель стоит, небольшой ветерок нужен, чтобы подсохло. Чуть не успел, сам бы все увидел. Только что беда прошла тут.
— А я, Амир Ахметханович, спешил к вам, знаю, что где-то недалеко от вас путь воды лежал. Вот не успел. Но, к счастью, все обошлось. Потерь нет, и это уже хорошо. Жаловались, воды нету в степи. Вот она, вода, будь она неладна. Кто бы подумал? Когда стричь будете, Амир Ахметханович?
— Вот мал-мал подсохнет овца, погоню на
10. Опасность миновала
Вода медленно спадала. Кума очень осторожно, с оглядочкой вступала в свои берега. Пашка снял лестницу, поставил ее на старое место, в огороде, за сарайчиком. Ванну поставил, где она стояла раньше, наполнил водой, чтобы было куда запускать карасей после рыбалки. Бросил за сарай полотно от старых ворот. Тревога миновала.
Сел Пашка в беседке под зонтичным козырьком. Тепло, уютно, и солнце не припекает. Валентина вышла, присела.
— Вот стерва, развелась нынче, — Пашка щелчком сбросил со столика зеленую букашку. — С тополя, зараза, падает. Как клоп, а летать, видно, летает. Как она под навес ухитряется?
— Летает, конечно, — подтвердила Валентина.
Пашка прихлопнул еще одну на зашеине у себя.
— Вот сволочь!
— Зачем ты! Это ж божья тварь, как и мы с тобой.
— Может, как ты, а я тута ни при чем. Да и тебя тварью никогда не обзывал.
Если к Пашке кто приезжает, то ставит машину или мотоцикл не за канавой, где уже выгон начинается и по нему неотчетливая дорога, он останавливается на горбатом мостике через канаву, под навесом виноградника.
— Во, Евгений Михайлович едет! — сказала Валентина, поглядев на выгон.
Евгений Михайлович — главный врач Цыгановки, дружит с Пашкой.
От магазина, наискосок через пустырь, ныряя по выбоинам, лужам, катился старый, разбитый «ГАЗ». Он прямо влетел на горбатый мостик через Пашкину канаву и как вкопанный остановился. Вышел крепкий чернявый человек, молодой, сильный, улыбающийся. Подошел, поздоровался за руку.
— Так я и думал: сидит в беседке.
— А че, я в отпуске. Ну, Евгений Михайлович? Чистую?
— Я по делу. Тормозного цилиндра нет у тебя?
— У мене, Евгений Михайлович, все есть.
— Выручи хоть на время.
— А чистого не будете?
— Ты знаешь.
Валентина — одна нога тут, другая там — засуетилась и через минуту-другую принесла графинчик с чистой, с самогонкой. И рыбки вяленой принесла.
— Как супружница, пацаненок?
— Все слава богу, Валя. Спасибо. Навязывался Миша, не взял, с матерью остался.
— Во-от, а чего? У нас и тутина, и черешенка еще есть.
— Ладно, другой раз… Как вас, не затопило?
— Все меры, какие надо, были приняты. — Пашка рассказал о лестнице для себя, о ковчеге для подсвинка.
— Значит, себе безопасность обеспечил, а если бы все село затопило, ты один
— А что, я ж не директор, обо всех думать.
— Он, Евгений Михайлович, и меня бросил, — пожаловалась Валентина.
— Чего это бросил?! Для тебя отдельную лестницу ставить? За мной бы полезла. А вот ты скажи как ученый человек: отчего это сдвинулось все с насиженного места? Ну разве ты слыхал, отец твой и дед твой разве могли подумать, чтобы у нас в степи такая вода пошла? Отчего?
— Вопрос этот не простой, Паша. Вода у нас в степи — это часть, и очень малая часть, вопроса, тут дело сложное и запутанное.
— А вот мой социолог, ездит ко мне один тут кандидат наук, он говорил мне, что дырку пробили гдей-то в космосе. Земля, говорит, опоясана такой заградительной полосой, предохраняет нас от космоса. Пробили дырку в этим поясе. И хлынула оттуда, из космоса, всякая гадость.
Евгений Михайлович ухмыльнулся:
— Какая еще гадость?
— А разная. Там всего хватает, излучения всякие, магниты и разное другое. У бога, как говорит Валентина, всего много.
— Ничего тебе сказать не смогу по этому поводу, но думаю, что все это чепуха на постном масле. И кандидат твой страшные сказки рассказывает.
— Не говори так, Евгений Михайлович. Раз не знаешь, лучше не говори.
— А ты, Паша, ответь на более простой вопрос. Почему от нас ушел? Заведовал хозяйством, имел кабинет с телефоном, не-ет, не понравилось, сбежал. Почему?
— Ага, — показал зубы Пашка, — ты небось думал, что я за так вам буду работать, за кабинет. Не-ету таких дураков.
— Ты хорошее жалованье получал.
— А что мне от жалованья твоего? На кой оно мне? Комбикорму нету у вас, ни зерна, ни мякины-половы. А чем я кормить буду ораву этих курей да уток да поросенка. К государству я не пойду с сумкой, у меня все должно быть свое.
— Понятно, понятно, кулачок ты порядочный, Паша.
— Никого не эксплуатирую, сам все своими руками. Я ж тоже грамотный. И государство за меня сейчас горой стоит. Ему тоже нахлебники не дюже нужны, а такие, как я, — опора. С сумкой никогда не посягал на государство.
— Ну хорошо, оправдался, пойдем в твои кладовые, найдем тормозной.
Прошли во двор. Пашка открыл гараж. Евгений Михайлович ходил вдоль стен, смотрел детали от автомобилей, брал в руки, разглядывал, головой крутил.
— Вот ревизию бы устроить, во, куркуль, накопил, не надо твоей Сельхозтехники.
— Ты меньше критикуй, а ищи. Это от «Запорожца», тебе не подойдет. Вон там погляди.
Нашел Евгений Михайлович тормозной цилиндр. Опять пошли к беседке. Уже солнце скатилось почти до самых крыш, до зеленых шапок акаций, что стояли по проулку, который ведет к Куме. Стадо коров пришло на выгон, очередник пригнал и бросил на выгоне, отсюда их разбирали хозяева.