Мы вышли рано, до зари
Шрифт:
— Разберемся. Хорошо бы тебе написать такую бумагу, а мы бы в горкоме разобрались официально в этом деле, с крайкомом посоветовались. С кондачка нельзя.
— А что тут разбираться, Виталий Васильевич? Видно же все.
— Какой ты скорый! Все тебе видно. Замахиваешься на все эти службы. А ты подумал, например, где будешь доставать хотя бы те же трубы водопроводные, или насосы, или трансформаторы для подстанций, или запчасти ко всему этому? Где? Ведь эти организации всё получают по своим каналам, это целые государственные системы, ломать их не просто.
— Та же Сельхозтехника пусть продает — и все, а мы сами поставим.
— А кто же их штат содержать будет? Это же целая армия в государстве. Куда их? На государственное иждивение? Нет, брат, так не пойдет. Их тоже надо кормить, вот они и берут за установку, а не просто продают. Зарабатывают на установке.
— Логика есть, Виталий Васильевич, а смысла
— Ну, давай напиши свои соображения, будем ждать. Кое-что нам самим, может быть, удастся, другое — ставить будем перед крайкомом.
— Хорошо, Виталий Васильевич. Изложу. А с овцой как, скажите? Если бы я действительно был хозяин, я бы овцу подсократил, и сильно. Она душит нас. Оставил бы для внутреннего пользования, и взялся бы за хлеб.
— Нет, ты, Михал Михалыч, неправильно понимаешь. Может, тебе захочется весь совхоз продать по дешевке? А мы будем смотреть? Хлопать ушами?
— Это вы уж слишком, Виталий Васильевич. У нас все получится, если мы будем верить друг другу, и интересы у нас общие. И у горкома и у хозяйства.
— Это верно. С этим согласен.
— Значит, я могу уменьшить поголовье раз в десять? Руки свои развязать для полеводства?
— Нет, не можешь.
— Дак, Виталий Васильевич, вы ж говорите, что опека кончается, мы полные хозяева?
— Правильно. Мы вмешиваться не будем. Но с тебя как с коммуниста можем спросить. Как с коммуниста.
— Ага, теперь ясно. Иди куда хочешь, только не далеко, копай сколько хочешь, только не глубоко. Так?
— Ну и сложные стали кадры. Еще не получили самостоятельность, а уже не сговоришься.
— Сговоримся, Виталий Васильевич. Это я под влиянием эксперимента разошелся.
— А ты не расходись. А то еще скажешь, что урожайность будешь планировать по пяти центнеров — и хватит.
— Зачем же так? Мы не маленькие.
— Верю. Но учти, планировать можно не ниже достигнутого.
— Ага. Прыгай куда хочешь, только не высоко.
— Не надо, Михал Михалыч. Я с тобой серьезно говорю.
— Извините, Виталий Васильевич. Давайте серьезно. Вот вы говорите — эксперимент. Я понимаю, речь не только о хозяйственных вопросах идет, а обо всей системе нашей жизни. Я ведь тоже читал «Мойдодыр», учился и кое-что соображаю.
Виталий Васильевич достал платок, платком прошелся по своему здоровому, полнощекому молодому лицу.
— Да… время наступает непростое. В первую минуту подумал: теперь можно немного передохнуть, отдышаться, не лезть горкому во все. По вижу, даже по разговору с тобой, время наступает сложное, новое. И повозиться с кадрами придется напряженно. Ну, и что же ты соображаешь?
— А вот что, Виталий Васильевич. По-дружески, конечно, по-свойски.
— Ну, валяй.
— Вот хотя бы, Виталий Васильевич. В новой нашей политике такие выплыли слова и понятия: интенсификация, человеческий фактор. Если это понимать, как понимают газеты, мы далеко не уйдем в этом направлении. Понимают как новое давай-давай. Это мы уже слышали в другой упаковке, нынче уже устаревшей. На совещаниях и собраниях все вспоминают интенсификацию и человеческий фактор строго в одном смысле. Больше ответственности, больше этого давай-давай. Но ведь тут, как я понимаю, хоть и не до конца, тут действительно пахнет новым качеством нашего развития. Понимаю, а осмыслить как следует не могу. Вот вы в академии учитесь, вам, наверно, это легко раскумекать. Как?
— Я думаю вот что. Раньше мы с кадрами как работали? Нацеливали их на выполнение планов. Тот не вовремя пахать начал, а у этого «зеленые» настроения, с уборкой выжидает, третий корма плохо заготавливает, и так далее, и пятое, и десятое. А вот что сегодня чувствую — о другом речь. Давай-давай, как ты говоришь, полностью будет переложено на вас, а с нашей стороны — помочь вам поглубже разобраться в политике партии, в социальных понятиях, в философии времени нашего, если хочешь. Тут не каждый потянет. Тут надо действительно в академии учиться, к чему ты относишься с легкой иронией. И вы будете оцениваться, Михал Михалыч, не только по тому, как вы выполняете планы, а еще как понимаете философию нынешнего дня, чтоб работать не из-за дисциплины и не оттого, что совесть коммуниста в вас есть, — этого нынче мало. Работать придется с о з н а т е л ь н о, с понятием. Ты говорил об интенсификации. Кто раньше задумывался над этими понятиями? Интенсификация, экстенсификация. А сейчас задумались. Почему? А потому, что жизнь натолкнула, расширяться некуда. Целину больше негде распахивать, посевные площади без конца расширять нельзя, приостановились в этом расширении. В промышленности нельзя без конца расти за счет строительства новых заводов, надо приостанавливаться. Искать новые пути. Жизнь заставляет. И вот открылся путь — интенсификация. На том же гектаре земли, на том же метре полезной
— Вы знаете, Виталий Васильевич, у меня батя, ветеран войны, прошел от Сталинграда до Берлина, большой философ. Мы как-то разговорились о наших деловых людях, они распадаются на две группы. Одна, значит, не умничай, а выполняй, стой насмерть, но выполняй; другая — это шустрые, они говорят, думай и сметай все устарелое, не упирайся в приказ, в план, а думай, как лучше. Словом, он мне очень хорошо все объяснил на фронтовых примерах, просто здорово. Я как-нибудь вам расскажу, а сейчас вспомнил другое, как раз то, что вы говорите. Ленинский принцип демократического централизма. Вот батя и об этом говорил мне, но по-своему, по-крестьянски. Надо, говорит, окошко перенести в другое место.
— Какое еще окошко? — улыбаясь и склонив крупную голову, спросил Виталий Васильевич.
— Окошко, из которого, говорит, начальники получают свои блага, деньги, награды, поощрения, назначения, то есть то окошко, от которого они целиком зависят. Сейчас, говорит, окошко повернуто к высшему начальству, в сторону центра кверху по ступенькам. Они, значит, и глядят в ту сторону, а к народу повернуты задом. Надо, говорит, перенести окошко на сто восемьдесят градусов, чтобы начальники к народу повернулись передом. С чего он говорит, надо начать? А с того, что выбирать начальников на месте, коллективом. Например, директора совхоза — рабочими хозяйства, директора завода — заводским коллективом, секретаря райкома, горкома — коммунистами на местах. Мы и сейчас их вроде выбираем, но их привозят, предлагают, а мы поднимаем руки, и все. А надо, чтобы мы и выдвигали, говорит, и выбирали. И так по всем ступеням, снизу доверху. Ученые, говорит, продумали бы все, как лучше, ловчей все это сделать, чтобы дров не наломать. Наука нынче, говорит, все может вычислить и рассчитать. Он, Виталий Васильевич, темный у меня, но не дурак, надо, говорит, передать власть народу, и всего-то перенести окошко в другое место. И сама власть тогда перейдет в руки народа.
— Ну, братец, батя у тебя… — Виталий Васильевич сперва покрутил головой, улыбаясь, с ямочками на щеках, потом убрал ямочки и повторил тише: — Ну и батя…
— А что? У него, знаете, у бати, целая папка вырезок из газеты «Правда». О чем он вырезает? А вот о злоупотреблениях властью партийными руководителями. Таких материалов много. Он показал мне целую пачку. Я, конечно, все это читал, но как-то не ставил в ряд. А он поставил, и получилось многовато, но это ж только что напоказ выставлено, а сколько мы не знаем, всех не накажешь, всех не осудишь. Значит, дело не в наказании нерадивцев или преступников, а в условиях, в которых они размножились. Всех не переловишь, не выглядишь, надо, чтобы система организации не позволяла руководителю-чиновнику злоупотреблять, — значит, как говорит батя, надо окошко перенести. Вот тут у нас Сережа Харченко вернулся из Уренгоя, рассказывает — их министр у себя в отрасли наладил такую систему, самонастраивающуюся, что без этой системы, министр этот якобы говорит, пришлось бы прибегнуть к уряднику. Это министр теперь переведен в заместители Председателя Совета Министров. Интересно: думает он теперь о своей системе, какую построил в отрасли? Отец опять же упирается в свое окошко. Перенесите его, говорит, вот вам и вся система. Что-то тут есть, Виталий Васильевич, честное слово.