Мы вышли рано, до зари
Шрифт:
Словом, брак был зарегистрирован, и молодожены побежали вниз, к выходу.
Куда? Постояли у мотоцикла, подумали. Вот куда! К директору. Пусть отпустит наших отцов после обеда. Поехали. По аллее передовиков, где кронштейны держали портреты и Ларина, и Сережиного отца, по этой торжественной аллее прошли, будто совершали торжественную церемонию. Секретарша сказала, что директор в степи или на фермах.
— Нельзя с ним связаться? — спросил Сережа.
— Вам очень он нужен?
— Нужней не бывает.
Секретарша
— Михал Михалыч, это Сергей Харченко вас беспокоит.
— Слушаю, Сергей.
— Михал Михалыч, мы только зарегистрировались с дояркой Зоей Лариной, а я ухожу в армию, отпустите после обеда наших отцов, Ларина и Харченко.
— Вас понял, Сережа. Сейчас еду на элеватор, там все сделаю, передам распоряжение.
— Спасибо!
— Вас понял, примите мои поздравления.
— Спасибо.
Щелкнуло в трубке, зашипело, разговор окончен.
Теперь? Домой! Куда домой? К Сереже или к Зое? К Зое за паспортом, надо в ее документе сделать отметку. Но тут пришлось повозиться с этой теткой. Оказалось, Зоя для замужества не подходит по возрасту. Сережа стал нажимать, пока, дескать, он отслужит, Зоя подрастет.
— Я быстро подрасту, — пообещала Зоя.
Уломали. Пошла тетка на прямое нарушение.
Поехали к Сережиным родителям. Отец уже сидел дома, умытый, приодевшийся. Сережа взял отцовский мотоцикл с люлькой и отправился за родителями Зои.
Наконец две матери и два отца сидят за одним столом со своими детьми. Сперва немного чинились: Татьяна Васильевна, Михаил Семенович, Петр Петрович, Катерина Максимовна… Но потом надоело, посмеялись дружно и стали называть друг друга по имени. Сережины родители не такие упитанные, как Зоины, и Зое от этого было немножечко стыдно. Сережины казались даже помоложе ее родителей. Сережа, однако, был доволен, что у него такие мягкие и вальяжные новые родные. Зоя называла Сережиных родителей по имени-отчеству, Сережа Зоиных родителей так же. Называть чужих людей папой и мамой они считали лицемерием.
Стол был накрыт, и потекла тихая беседа, полная уважения друг к другу, даже несколько подчеркнутого уважения. Но это ничего. Это шло от души. Стол был хорош. Нарезанный ломтиками окорок, помидоры с малосольными огурчиками, куриная лапша, куры отварные, пирожки с картошкой и яичками, с капустой, яблоками и поздней вишней. Все стояло на столе.
— Ну что, мужики? Может, белой принести, есть запасец, — Катерина намекнула.
— Раз уж по-новому, по-хорошему, — не надо. Зачем туманить голову в такой день. Принимается?
— Спасибо, папа! — не удержался Сережа, а Зоя в знак согласия прислонилась к Сереже.
— Мы очень рады, — сказал Петр Ларин, Зойкин отец, — очень рады, что дочка наша выбрала себе такого парня. Он же в Афганистан едет. Каждый решится на это добровольно? Сомневаюсь. И дюже сомневаюсь. Он и нас просветил в этом вопросе.
Родители просто цвели от таких слов. Отец Сережин не выдержал, его потянуло тоже сказать о сыне хорошие слова.
— Сережа наш сызмальства вроде и незаметно, а был нашим — уж и не знаю, как назвать, — комиссаром, что ль. Нам, взрослым, все разобъяснял, растолковывал, воспитывал, ага, воспитывал отца с матерью. Не бывает такого? А вот бывает. Мы только пример подавали, работали, всю жизнь хорошо работали.
Разговаривали, но и обедали хорошо. Не спешили, но и не сидели без дела. Поели, Катерина убрала ложки-тарелки, поставила чай. На столе только варенье с конфетами и пирожки. Посередине стола — самовар.
Сказали похвальные слова о Зое, чтоб не обидно было ее родителям, а потом перешли к деловым разговорам.
— Мы думаем, — сказала Катерина, — отец тоже так считает, что Зоенька у нас поживет. Не понравится, может домой вернуться, но сейчас надо бы у нас пожить. Как думаете, Таня? Петр? Что скажете?
— Не за горами ж за морями будет, — согласился Зоин отец. — Нехай поживет. Как сама она считает?
— Я у Сережи поживу, а вернется, будем думать, свое строить.
— Пока Сережа послужит, — отозвался Михаил Семенович, — мы тут все продумаем, подготовим, чтоб им помочь свой дом построить. А сейчас Зоя в Сережиной комнате будет жить.
Все согласились. Беседа шла мирно, ладом. Пили чай. И вот дверь отворяется. На пороге — Зина.
— Ты чего, доча? — удивилась Татьяна.
— Да, бросили меня одну и думаете — хорошо. Я тоже отпросилась.
— Доченька, — кинулась Татьяна к Зине, — не серчай, проходи, садись вот рядом со мной.
Не успели поблагодарить Зину, опять отворилась дверь, и на пороге стали трое. Впереди директор Михал Михалыч, за ним парторг Сирота и Анатолий Васильевич, профсоюзный начальник.
— Позвонил военком, — сказал директор, — и просил проводить как следует нашего героя. Так что принимайте нас, деться вам некуда.
Все засуетились, и, когда уселись за семейным столом, в тесноте, да не в обиде, тут уже встал из-за стола парторг.
— Собственно, мы шли на одно мероприятие, а попали совсем на другое, как я понимаю. Но и об этом мы догадывались. Слух прошел по нашей цыгановской земле. Значит, такое дело. Сергей без подсказок выбрал решение, на какое не каждый способен из молодых людей, и мы гордимся, что и у нас есть такой парень. Естественно, он не нуждается в наших наставлениях и напутствиях, он политически зрелый человек. Нам остается только пожелать тебе, Сергей, счастливого пути и счастливой службы, боевых успехов. Просим передать афганским ребятам наш пламенный, революционный привет. Но, пожалуйста, не думайте, что мы пришли с одними словами. Анатолий Васильевич! Передайте наш подарок от руководства совхоза на обзаведение молодой семьи.