Мы вышли рано, до зари
Шрифт:
Глаза ленинградских ребят, когда они вставали перед Лобачевым, могли отгородить от него все.
Вот и сейчас, когда Пивоваров поднялся из-за стола, и сердито загремел брезентовым плащом, и прошелся по просторному, пахнущему свежей краской кабинету, похожему на прорабскую контору, и стал говорить о девчонках, вчерашних школьницах, поменявших домашний уют на таежную романтику Братска, перед Лобачевым опять встали эти глаза. Он слушал и почти не слышал Пивоварова.
— Да, это верно, — говорил начальник промстроя, — мы, строители, кочевые солдаты строек, но мы еще и отцы. Отцы всем этим девчонкам. — Пивоваров остановился перед Лобачевым. — Свою-то
Лобачев же, как бы слушая и не слушая Пивоварова и глядя в пространство, проговорил:
— Бежать отсюда надо, товарищи. А как бежать — не знаем.
Пивоваров молча обошел стол и снова сел в жесткое креслице.
— Ну… я не об этом. — ответил он отчужденно.
Когда взгляд Лобачева вернулся из пространства в этот кабинет, где они сидели с начальником промстроя, он виновато посмотрел на Пивоварова и извинился:
— Простите, товарищ Пивоваров, я отвлекся немного. Ребят вспомнил ленинградских… — И рассказал Пивоварову о своей встрече с теми пареньками на автобусной остановке. Рассказывал подробно, с деталями, со своими переживаниями по этому поводу.
Пивоваров не дослушал Алексея Петровича и грубовато перебил его:
— Значит, бросили ребят?
— Выходит, бросили, — подтвердил Лобачев. — На произвол стихии. А стихия — сами видите…
— Я о вас говорю, — снова перебил Пивоваров. — Вы бросили ребят.
Начальник промстроя на глазах у Лобачева весь переменился. Исчезла доверительность в голосе, в жестах, он стал жестким и определенно чужим для Лобачева.
— Ходите, в блокнотик записываете, переживаете, — ронял жестокие слова Пивоваров, и не смотрел на Лобачева, и уже, снявши трубку, ждал, когда отзовется телефонистка, чтобы связаться через нее с очередными своими заботами.
Аудиенция, разумеется, пришла к концу. К очень плохому концу.
Лобачев, уязвленный и злой не на Пивоварова, а на себя, покинул спартанский кабинет строителя и, не задерживаясь, отправился на левый берег. Оттуда — в старый Братск.
Снова трясло его в разбитом автобусе. Усталости он не чувствовал. Его гнала вперед потревоженная совесть. Где найти этого безымянного начальника МДО-148 треста «Ангарлесжилдорстрой»? Лобачев не ведал. Он думал об этом неведомом машинно-дорожном отряде, о МДО-148, а приехал в Братский горком партии. И был принят первым секретарем.
Разговор в горкоме закончился тем, что секретарь, несмотря на конец рабочего дня, послал вместе с Лобачевым своего работника в этот машинно-дорожный отряд, чтобы познакомиться с делом на месте и доложить затем секретарю для принятия необходимых мер.
Ни во время беседы в горкоме, ни во время долгого и трудного разговора с рабочими Лобачев еще не знал, что он так поступит. И только в самую последнюю минуту, когда прощался со знакомыми ленинградцами — двумя Анатолиями — Толей-старшим и Толей-младшим, почти неожиданно для себя сказал старшему:
— Собирайте вещи, поедете со мной.
Бригадиру Алексей Петрович объяснил, что ребята едут в горком.
Два Анатолия безропотно собрали свои чемоданчики и вслед за Лобачевым двинулись в гору, к знакомой уже автобусной
В дороге больше молчали. Лобачеву, собственно, и сказать-то было нечего. Он играл сейчас какую-то чужую, несвойственную ему роль. А может быть, это как раз и было то самое, что должно стать свойственным ему, стать тем, чего ему не хватало всю жизнь и без чего он не мог почувствовать себя полноценным человеком, ну, скажем, на уровне Пивоварова.
Так подумывал о себе Лобачев, но Толя-старший и Толя-младший думали совсем по-другому. Их души, простые и ясные, были безгранично преданы сейчас этому человеку в плащике «дружба». Ни к чему не обязывающий случайный разговор. Ни слов, ни обещаний, ни даже просьб каких-либо с их стороны. А человек помнил, не забыл и вот вмешался в их судьбу, сделал то, чего не сделал бы, по мнению ребят, ни один человек. Высоко думали два Анатолия об Алексее Петровиче. И Лобачев не дурак: он понимал это и старался держаться на уровне этой веры. И хотя он решительно не представлял себе, куда денется с ребятами и кто мог бы одобрить его незаконные действия, Лобачев ясно понимал, что ни отказаться от всего этого, ни поступить как-либо иначе он не может. Только не обмануть веру этих ребят в сильного и справедливого человека! Ради этого он сделает все, он станет любым, каким только понадобится стать ради этого дела. Никогда не вгрызавшийся ни в одно горло, он вгрызется теперь в любое горло, не пробивший лбом своим ни одну стену, он пробьет теперь все стены, какие встанут на его пути. Он, черт возьми… Он закурил в автобусе, и ребята последовали его примеру.
В этом боевом запале наутро и предстал Алексей Петрович с двумя Анатолиями перед начальником промстроя Пивоваровым. Они переночевали в комнате Лобачева в доме приезжих, а наутро переправились на правый берег и предстали перед лицом Пивоварова.
— Вот эти ребята, — без обиняков заявил Алексей Петрович, — они должны быть на стройке.
Пивоваров как-то сложно посмотрел в глаза Лобачеву, а сказал просто, спокойно:
— Присаживайтесь, товарищи, а сундуки свои поставьте.
Что тут можно было еще сказать? И не такое доводилось видеть начальнику промстроя. Пивоваров откашливался, молчал, соображал что-то. Становилось неловко. Первым не выдержал этой неловкости Толя-младший. Он сказал:
— Вербовочные мы отработаем, товарищ начальник. Расплатимся. Так что не волнуйтесь, товарищ начальник.
— Теперь ясно, — сказал Пивоваров, — Значит, отработаете?
— Отработаем, — подтвердили вместе два Анатолия.
Пивоваров вызвал помощника.
— Определить в общежитие, накормить, — сказал он помощнику.
Ребята поднялись, а младший сказал:
— Мы чай пили с Алексеем Петровичем, мы совсем есть не хотим.
— Ясно, — тем же тоном продолжал Пивоваров. — Устроить и накормить. — И, обращаясь к Анатолиям, приказал: — Сегодня отдыхать, завтра к семи ноль-ноль ко мне. До завтра.
Анатолии подхватили деревянные чемоданчики и торопливо вышли вслед за помощником. Потом снова вернулись.
— Может, не увидимся. До свидания, Алексей Петрович. — Они по очереди крепко пожали руку поднявшемуся Лобачеву и с отчаянной надеждой в глазах покинули кабинет.
Лобачев, оставшись с Пивоваровым, ждал неприятных объяснений. Но Пивоваров откровенно разглядывал Лобачева и медлил с разговором. Стол был завален какими-то графиками, расчетами, с краю стола — чугунная пепельница, доверху заваленная окурками. Вокруг стола беспорядочно стояли стулья. До прихода Лобачева здесь заседал штаб правого берега.