Мы жили тогда на планете другой…

Браиловский Александр Яковлевич

Равенна

I. «Давно столица экзархата…»

Давно столица экзархата Уездным стала городком; Над ней — закат, но нет заката Воспоминаньям о былом, И неувядший блеск мозаик Сквозь муть пятнадцати веков, — Как взлет вечерний птичьих стаек, — Все так же древен, так же нов. В мозаиках — все неизменно, — Жизнь застеклилась на стенах, — И видит старая Равенна Былое, как в зеркальных снах. И в те же сны с благоговеньем Здесь в храмах я вперяю взгляд, И византийские виденья Со мной о прошлом говорят.

II. «Закат снижается, бледнея…»

Закат

снижается, бледнея, Вдоль стен кудрявится акант, Вхожу под купол мавзолея, Где погребен бессмертный Дант. Внутри над ветхими венками Звучит стихами тишина, И так же здесь душа, как в храме, Благоговения полна, — Здесь веет славою нетленной, Перед которой время — прах, Здесь вечность грезит вдохновенно, Заснув у Данта на руках [106] .

106

Здесь вечность грезит вдохновенно,//Заснув у Данта на руках. — Перефразированы блоковские строки из стихотворения «Равенна»: «Ты как младенец спишь, Равенна,//У сонной вечности в руках».

Рим в снегу

Не яблони ли в небе отцвели? Не мотыльков ли белых кружит стая? Не лепестки ль, не крылья ли, блистая, В морозный день на старый Рим легли? Нежданный гость полуденной земли — Везде белеет пелена густая, Покрыта ей и улица пустая, И древний храм, и пышный парк вдали. Когда мороз под ледяным забралом Шагает вдоль по улицам пустым, Покрытым серебристым покрывалом, — И чуждый мир мне кажется родным, И близок мне — в уборе небывалом — Великий город семихолмный Рим.

Три смерти

Их было трое — молодых прислужниц В известной всем таверне Азэлины, — Все три — красавицы: Сиона дочь Мария, Гречанка Эгле, Смирна из Египта. Когда дохнул огнем Везувий на Помпею И раскаленный град камней, песка и пепла Низвергнулся на обреченный город, Веселая таверна опустела. Все завсегдатаи мгновенно разбежались, — Кто — по домам, кто — к Сарно, кто — на взморье, И три красавицы покинули таверну, И все в один и тот же час погибли… Прошли века. Обличье тела Смирны Нашли среди других у алтаря Изиды, А тело Эгле — в парке пышной виллы — В объятиях патриция Марцелла, У цирка в портике нашли Марии тело, — Она в земном поклоне там застыла Пред камнем, на котором был изваян Из слов молитвы «Pater noster» крест.

Песчинка

Как сыплются песчинки дней В клепсидре жизни струйкой серой! Как мало их осталось в ней, И сколько в каждой ясной веры, Что нет движению конца, Что в должный миг всегда готова Рука премудрого Творца Перевернуть клепсидру снова. И, краткий вниз свершив полет, Песчинка средь других ложится И ждет, когда придет черед В движенье новое включиться, Чтоб в этом новом череду Опять катиться — без заботы О том, в каком она ряду, Среди кого, какой по счету.

На пороге

Сжигающая боль в груди, В глазах — мельканье белых крылий, И чьи-то руки впереди Из жизни дверь мне растворили. За нею нет земных дорог, Не знаю я, — там сон иль бденье… Как страшно перейти порог! И что за ним? — полет? паденье?.. Ответов нет. А боль острей, Метелью стали крыл мельканья… О, поскорей бы, поскорей Прервался ужас ожиданья! Откройтесь, бездна или твердь, Коль срок настал покинуть землю! — Я принял жизнь, приму и смерть, Но страха смерти не приемлю.

«Было в комнате только одно…»

Было в комнате только одно Чуть серевшее в мраке окно, Но — луна показалась едва — Неожиданно стало их два. Лунный

луч в серебристом огне Прилетел и прижался к стене, И раскрылась стена, и за ней — Легкий танец прозрачных теней. За окном настоящим слышны Говор, смех, переплески волны, А за лунным окном — тишина Глубока, безмятежна, ясна. Где мой мир? За каким он окном? В надоедливом шуме земном Или в светлом молчаньи луны На холодном экране стены? Пусть стена преграждает мой взгляд, — Для мечты не бывает преград, И купаюсь я в лунной тиши, Как в стихии, родной для души.

Сказка с конца

Памяти Е. Ф. Шмурло

В темнице сыро. Ладога туманна, Туманен узника бездумный взгляд… Из люльки — мимо трона — в каземат, — Таков удел шестого Иоанна [107] . Он здесь давно живет под кличкой бранной Забавой для тюремщиков-солдат, Без мысли и без чувства автомат, Полумертвец с улыбкой постоянной. Здесь жизнью сказка начата с конца, — Здесь не Иван-дурак до царского венца Достиг путем удачи иль обмана, Судьбы неотвратимая рука Здесь превратила в куклу, в дурака Несчастного Царевича Ивана.

107

Таков удел шестого Иоанна. — Иоанн VI Антонович, сын Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны Иоанновны, и Антона Ульриха, принца Брауншвейгского, был назначен императрицей Анной Иоанновной себе в преемники. Родился 12 августа 1740 г. ст. стиля; 17 октября того же года — после смерти Анны Иоанновны — объявлен императором. В 1741 г. произошел дворцовый переворот, в результате которого на престол взошла дочь Петра I Елизавета, а Иоанн Антонович был заточен в Шлиссельбургскую крепость; там же он был убит в 1764 г. при неясных обстоятельствах.

Прозрачная тьма

Яснее вижу в темноте Всё, что когда-то видел в свете, Но впечатления не те Теперь дают картины эти. Как будто был я близорук, И мне теперь очки надели, — Всё так отчетливо вокруг, Всё так, как есть на самом деле, И даже больше, — суть идей И чувств теперь я глубже вижу, Кого любил — люблю сильней И никого не ненавижу.

Первое гнездо

Кн. Е. Н. Сумбатовой [108]

Помнишь дом времен Елизаветы, — Прихотливо выгнутый фасад, Временем как будто не задетый, Хоть построен двести лет назад? Помнишь толщу крепких стен старинных, Старых комнат горделивый вид? В полутемных переходах длинных — Помнишь коридор — «аппендицит»? Помнишь — в этой путанице сложной — Памятник давно отцветших лет, Пережиток роскоши вельможной — На алтарь похожий кабинет? Только крюк от веницейской люстры Сохранил там купол-потолок, И, в окно влетая, ветер шустрый Хрусталем звенеть уже не мог, Там колонны стройные попарно Разошлись по четырем углам, Пахло былью там высокопарной, Несозвучной нашим временам. Но для нас уютно и красиво Было там, — мы жили там вдвоем, Жили просто, ласково, счастливо, Хоть в отчизне ширился разгром… Пусть года промчались, но доныне Помним мы так ясно, как вчера, Как часы стучали на камине, Как текли в беседах вечера, Как огонь в камине, вечно весел, Исполнял свой танец боевой, Как в объятьях мастодонтов-кресел Так уютно было нам с тобой, Как колонны мрамор глянцевитый Золотило солнце по утрам, Как отец — насмешник сановитый — Заходил побалагурить к нам, Как кипел кофейник на спиртовке, Как вдвоем… да нужно ль говорить? Наш алтарь в хоромах на Покровке Нам с тобой до гроба не забыть!

108

Кн. Е. Н. Сумбатова (Елена Николаевна) — жена В. Сумбатова.