Мятежница и менталист
Шрифт:
— Ты в своем уме?! — Карен буквально сорвался с места, выскочив из-за стола. Задел ногой стопку бумаг, чертыхнулся, едва не упал. Схватился перевязанной рукой за край столешницы, зашипел от боли. Крутанулся вокруг себя и приглушенно ругаясь, рухнул на удачно оказавшийся рядом диван.
Все это время я растерянно хлопала глазами, пытаясь сообразить — это что сейчас было? Шок от приятной неожиданной новости и ругань исключительно как беспокойство о моей безопасности и из-за страха потерять любимую, а гнев исключительно
— Да с какой стати ты себя возомнила мятежницей? Кто тебя сюда звал? С чего решила, что ты здесь нужна и можешь принести реальную пользу? Чем тебя в госпитале лечили, что такой бред несешь? Последние мозги у тебя перемкнуло?
Я аж задохнулась от негодования. Это… Это… Это оскорбительно! Чем я плоха как мятежница? Что со мной не так? Откуда у обходительного Карена вдруг возникла такая агрессия?
А как же тогда учения, на которые меня допустили, душевные разговоры об уважении женщин и наши частые встречи наедине. Это же было явное доверие! Или я как репортер это одно, а как соратник — совсем иное.
— Что ты себе позволяешь? — я сама не заметила, как пальцы сжали сиденье стула, впиваясь в него ногтями. Повезло, Карену, потому что иначе досталось бы его физиономии. И на него обрушились лишь гневные слова: — Чем я заслужила подобное отношение? А как же все твои лозунги о уважении и праве женщин на самоопределение?
— Я же не для тебя это говорил! — рявкнул мужчина. Осекся, хватанул ртом воздух, огляделся и схватился за бутылку, стоящую в подставке на маленьком столике. Резким движением выдернув пробку, приложился к горлышку, глотнул, перевел дыхание и уже чуть спокойнее попытался исправиться:
— То есть я думал, ты уже прочно встала на свой жизненный путь, состоялась как профессионал в журналистике. Мне и в голову не могло прийти, что можно вот так очертя голову переметнуться в новую для тебя среду. Карина, я может, и резко говорю, но пойми правильно, кроме тебя есть желающие воевать на поле боя. У меня что, добровольцы закончились? Что за блажь на тебя нашла?
— Никакая это не блажь, — не отступила я. — Это мое осознанное решение! Если я не вижу перспектив в профессии, которую выбрала от недостатка жизненного опыта, то обязана предпочесть то, к чему лежит душа.
— Классная позиция! — вспыхнул с новой силой Карен, тряхнув бутылью с “успокоительным”. — А ты уверена, что завтра твое призвание не станет иным? И если завтра, например, тебе надоест воевать и приспичит выскочить замуж и все бросить? Или снова вернуться в журналистике? Что тогда? Будешь с пеной у рта доказывать, что снова ошиблась? У тебя семь пятниц на неделе! Сама не знаешь, чего хочешь в действительности. У меня слишком много дел и ответственности, чтобы отвлекаться на твои капризы.
—
— В смысле не будет? Тебя что уже выперли из редакции? Пару дней не вышла на связь, и это повод для увольнения? Чушь!
— Да, я все еще числюсь репортером, но, как только станет известно о моей приверженности идеям сопротивления, тут же перестану им быть. Лучше уж я уйду красиво и добровольно, чем меня вышвырнут с позором.
— Они вышвырнут, а я приму как друга и соратника. Тем более, что твой вклад в дело Сопротивления будет даже не огромным, просто неизмеримым! Твой репортаж, который ты начала делать, он для нас архиважен! Закончи начатое, опубликуй, и добро пожаловать на базу в новом качестве.
— Это исключено! Теперь мое мнение будет субъективным. При всем желании я не сохраню нейтралитет Бесчестно и унизительно оперировать фактами, изложенными с явно выраженной пристрастностью. Публика не прощает лжи.
— Какая чушь! — выдержка Карена снова дала сбой. Рука с выпивкой взметнулась ко рту, влив в “больного” еще одну порцию “лекарства”. Видимо, этого хватило, потому что бутыль опустилась на столик, а сам Карен поднялся с дивана и вернулся к столу. Навис над столешницей, уперев в нее кулаки.
— Объективность это пустой звук! — припечатал, уставившись в упор на меня. — Пережиток прошлого. Ваша так называемая публика тупа и ведома. “Сожрет” любой бред поданный под правильным соусом. Не ваша вина, что они неспособны сами сообразить и не имеют критического взгляда на сфабрикованный политический уклон репортажа. Не грех воспользоваться непритязательностью зрителей. Или ты думаешь, что у телепатов нет таких ручных собачек? Скажи “фас” и они тут же смешают с грязью того, на кого им укажут. Все этим пользуются!
Карен вновь уселся на стул, считая что необходимости продолжать нотацию нет и я его правоту осознала и аргументы у меня закончились. А они не закончились! И я их на него обрушила:
— Это ты к тому, что сам последовал примеру ненавистных тобой телепатов? Решил мной тупо воспользоваться? Не противно уподобляться своим врагам?
— Да что ты вообще понимаешь в стратегии! — грохнул кулаком по столу мужчина. — На войне все средства хороши, особенно те, что уже проверены на практике.
— Я не такая!— на этот раз выдержка отказала мне. И теперь уже я вскочила, хлопнув ладонями по столу. — И не стану предавать доверие тех, кто уверен в правдивости репортажей нашего канала! Это подло!
— Не тебе рассуждать о подлости! Неблагодарная девка! Я тебя от смерти спас, приютил, доверился. Могла бы из одного только чувства долга пустить свой репортаж в эфир!
— Я не просила себе помогать!
— Дура! Ты бы сдохла в пустыне. Вот и делай людям добро! Где твоя благодарность? Принимаешь все как должное и горя не знаешь!