Мыльная сказка
Шрифт:
– Знаешь что, шамаханский колдун, - поклонился ему в пояс царевич, - не твоих ли рук дело та рубашка, что я утром батюшке подарил?
Экс-фараон, проглотив прожеванное, кивнул.
– Правда, лукавлю я, царевич, лягушка мне помогала. А как ты понял, что я свои способности приложил?
– Да сонный ты больно, - раскрыл все карты Иван-царевич, - такими парни могут быть только после двух дел: коли ночью с девицей погуляют аль наколдуются вдоволь. Не думаю я, что ты к дикой девочке любовью пышешь, мала она для этого, да и девки здешние ничего не говорят о похоти рогатого шамахана. Значит,
– Да ты просто Шерлок Холмс, - похвалил царевича Дурак, но тот не понял.
– Хорошо, - хлопнул в ладоши Тутанхамон, - предлагаю за сегодняшнюю ночь сделать скатерть-самобранку.
Он достал из-под кровати искромсанную, но зашитую черную простыню.
– Надо зло во добро использовать! Когда-то моя старшая сестра, не Аня, другая, - успокоил он царевича, - решила сделать из этой скатерти нечто, питающееся чужими жизнями. Я порубил тряпицу клинком. И теперь она лишена всякой силы, значит, я могу наделить ее тем, чем захочу. Слышал я от Юли Шаулиной легенду о скатерти, которую развернешь и получишь пир на весь мир. Ну… - протянул он, - хотя бы на маленькую теплую компанию.
Милли захихикала, припоминая 'живую воду', что купил царевич на всякий случай.
– А что, - посмотрел на нее Тутанхамон, - если она, действительно, такое свойство имеет, что оживляет все вокруг, то почему бы…
Он попросил пузырек у Ивана-царевича и аккуратно вылил половину зелья на швы простыни. Они мигом срослись, и казалось, что черную материю никогда не разрезали. И тут взмыла под потолок тряпица и начала летать кругами.
– Ну и что хорошего ты сделал, Тутен?
– заявил программист.
– Скатерть самобранку.
– Скатерть самосранку!
– передразнила его Милли, пытаясь поймать хотя бы за краешек ожившую простыню.
Пока все гонялись по тесной комнате за летающей тканью, никто и не заметил, как мимо окна прокралась узкая черная тень.
– Ладно, поиграли и хватит, - остановил беснующуюся компанию Тутанхамон.
Он свернул ожившую простыню в несколько раз и уселся на ней, что она оказалась не в состоянии вылететь из-под него и начать снова кружить по комнате.
– Текстилем мы вчера удивляли, - развел руками царевич, - не будем же мы просить моего отца откушать вашего черного одеяла.
– Ну да, - согласился Дурак.
– Ты ступай к себе домой, мы что-нибудь придумаем.
Но Тутанхамон не выпустил царевича из дома. Он подмигнул всем и шепнул что-то парню на ухо.
– А ты, Вань, - сказал экс-фараон своему напарнику, - пошли со мной, будешь царевичем.
Ночью на улицах тридесятого царства почти никого не было: только кошки прыгали с одной бочки на другую в поисках ужина, да пьяные мужики возвращались домой из кабаков. Тутанхамон постоянно оглядывался, а напарник в красном царском кафтане, ведший за руку Милли, ничего не понимал, и все время переспрашивал его.
Когда они дошли до черного хода, хитрый шамахан чуть слышно сказал другу:
– Ступайте к дому боярской дочки и сделайте там еще одну невообразимую глупость.
– Зачем?
–
– Надо, - коротко ответил парень, скрываясь за дверью.
Не по заказу-то глупость сотворить - ума много не надо. А когда просят - ничего дельного в голову не приходит. И Дурак решил, что по дороге к объекту он обязательно придумает какую-нибудь несуразицу.
Тутанхамон же, оставшись наедине с сестрой, достал сложенную в несколько раз ожившую простыню и расстелил ее на кровати царевича.
– Анхесенпаамон, - позвал он лягушку, - сделаем из нее скатерть-самобранку?
– Ква!
– отозвалась царевна с золотого подноса. 'Надеюсь, что она хотела сказать - легко', - подумал парень, пересаживая лягушку на кровать.
Точно так же, как и прошлой ночью, они положили руки на вырывающуюся из-под контроля простыню и закрыли глаза, и парень начал читать заклинание на неизвестном никому языке…
Когда под утро вернулся Иван-царевич в свои покои, на кровати у него лежала перевязанная розовой ленточкой черная простыня, и сверху сидела лягушка Аня, державшая во рту записку: 'Развернуть и встряхнуть. Положить на пол и хлопнуть в ладоши. А. и Т.' А рогатый шамахан лежал на полу и, тяжело дыша, спал. По его лбу стекали капли холодного пота, он иногда вытягивал ноги, а потом сгибал их в коленях. Но не стал царевич гневаться на уставшего колдуна, что даже до постели не дошел. Он взял под мышку простыню, посадил на блюдо лягушку, и отправился на прием к батюшке.
Когда шел царевич со своими сокровищами мимо бояр, не по-доброму перешептывались они. Стоило ему встать рядом с братьями, то заметил: ни Феофан с невестой, ни Тимофей со своей любимой не выглядели бодрыми и отдохнувшими. Фёкла с Марусей, не одним слоем косметики закрасившие синяки под глазами, держали в руках по блюду, укрытому расшитыми рушниками.
– Чем же порадуют меня избранницы детей моих на этот раз?
– довольный Горох подошел к стоящим у трона сыновьям.
– Ну, Марусенька, дай мне отведать своего пирога.
И боярская дочь откинула полотенце, прикрывающее выпечку. Она, стыдясь, протянула царю черный обгоревший кусочек, замазанный белой глазурью.
Горох чуть зуб не сломал, но из вежливости лишь буркнул:
– Этим только сарай подпирать…
Боярин Савелий вскочил со своего места да как заорет:
– А что вы, царь-батюшка, хотели, если сын ваш младшенький, Иванушка, у нас во дворе всю ночь деревья обматывал туалетной лентой. Мы гонялись за ним, гонялись, а он, бестия, смеялся как черт, но дела своего не бросал. И помогала ему девочка маленькая в красном сарафанчике.
Удивленно посмотрел царевич на боярина. Да, в детстве любил он пошутить у Савелия во дворе, но сейчас парню уже двадцать было, время шуток прошло. И девочки при нем не было, хотя, подозревал Иван, чьих это рук дело.
– Батюшка, - царевич поклонился отцу в пояс, - не я то был, а бесы заезжие.
– Те, что в тыквах живут?
– ахнула Маруся.
– Поверим, - фыркнул государь.
– Но из-за этих бесов Марусенька моя печь забросила, да гонялась за негодными, вот и пирожок получился… хммм… пригоревшим, - продолжал выгораживать дочку боярин.