На афганской границе
Шрифт:
Когда все завершилось, нам объявили, что сегодняшний день закончится увольнительным. Родственники новоявленных пограничников кинулись поздравлять бойцов.
— А покажи награду? — Смущенно спросил Мамаев, когда ребята из учзаставы прекратили меня поздравлять и оставили у здания штаба. — Можно посмотреть?
Я протянул ему коробочку, и Федька тут же взял ее, открыл, стал любоваться.
Внезапно со спины, нас с Васей Уткиным обнял, закинув руки на плечи, Дима Ткачен. Обнял так резко и внезапно,
— Ну че, мужики?! Увольнительная! До конца дня у нас выходной! Сообразим?
Дима глянул на меня с хитрым прищуром. Я ответил по-доброму укоризненным взглядом.
— Да ты не переживай, Саша! — Опередил меня Дима, — повода у нас сегодня два будет! Вон какой добавился!
Димка кивнул на награду, которую рассматривал Мамаев.
— А уж как обмыть, мы найдем! Возможности, так сказать, есть!
— Лишь бы боком не вышло, — опасливо пролепетал Уткин.
— Ну как же медаль, и не обмыть?! — Удивился Дима Ткачен.
— О гля… А че это там? — Уткин кивнул туда, где все еще стояли парты, у которых мы принимали присягу.
Там несколько бойцов разворачивали тент. Рядом стоял какой-то лейтенант и крутил в руках блестящий металлом фотоаппарат «Зенит». Когда тент установили, я увидел изображенные на нем горы и равнины. А между ними протянулась такая же нарисованная красная лента с желтой надписью: Пограничные войска КГБ СССР. Вся эта красота явно была нарисована чуть не от руки.
Сержант, стоявший тут же, подзывал бойцов сфотографироваться. Правда, желающим для этого приходилось снимать шинель и китель ХБ, а вместо него надевать заранее заготовленную парадку и зеленую фуражку. Притом «реквизит» был одним на всех. Независимо от габаритов солдата.
Летйтенант-фотограф при этом старался как мог. И так и сяк фотографировал он бойцов, в надежде, что получится удачная фотография.
— О! Пойдем и мы тоже? — Загорелся Дима. — Пойдем-пойдем! Будет на память! Ну?
С этими словами он принялся подпихивать нас к тенту.
— Ну… Ну ладно, пойдем, — несмело сказал Мамаев.
Я только хмыкнул, а Вася Уткин, казалось, и сам был рад сфотографироваться.
— Так на меня ж не налезет, — сетовал он только, — ты глянь, какая у них там парадка? Размера на два меньше, чем мне надо!
— Ниче-ниче! Заретушируют, как-нибудь, — лукаво подначивал Дима.
— Саша! Сашка! — Вдруг услышал я знакомый голос среди плеяды других голосов, разносившихся вокруг. Голос был женским. А еще знакомым.
Я остановился.
— Саша, ты чего? — Спросил у меня Дима.
— Вы идите, — оглянулся я, всматриваясь в толпу, что шумела вокруг, — я догоню.
— Ну ладно, — пожал он плечами и потащил остальных фотографироваться.
Среди солдат и поздравляющих их родственников, я увидел…
—
Мама протиснулась между какой-то обнимающейся парочки и погранцами, осуждающими что-то, стоя к ней спиной.
— Сашка!
Мама… была еще молодой. Не той женщиной, что утратила блеск в глазах, когда погиб один из ее сыновей. Не той, что тяжело состарилась к концу своей жизни. Это была невысокая, по-кубански полноватая женщина немного за сорок. На светлом лице ее играл румянец. Прядь русых волос выбивалась из-под красивого шерстяного платка.
— Сашка! — Услышал я следом еще один, но уже хриплый голос.
За ней появился и отец. Высокий, плотный, с грубым от южных ветров и солнца лицом, он протиснулся следом.
— Папка!
Я поспешил к родителям. К тем, кто ушел из моей жизни много-много лет назад. А теперь вот появился снова. Я был счастлив. Счастлив, что судьба подарила мне второй шанс увидеть сначала брата Сашку, а теперь и их.
Не успел я подбежать, как мама тут же кинулась мне на шею. Прижалась ко мне теплой своей грудью. Обвила полноватыми руками.
— Сашка! Уж боялась, что сегодня тебя и не разыщем! — Сказала она, приложив руки к моим щекам.
В маминых глазах стояли слезы радости. Не удержавшись, она спрятала лицо, снова прижавшись им к моей груди.
— Сынок, — сдержанный обычно отец растопырил свои медвежьи объятья и захватил ими нас с мамой разом.
Грубое, истерзанное тяжелой работой лицо отца, показалось мне сейчас мягким и добрым. Полные его, обветренные губы заиграли счастливой улыбкой.
— Ну, ну, чего ты к сыну прицепилась?! Задушишь, квочка! — Смешливо посетовал он.
— Ой! Да отстань ты! — Отмахнулась мама, утирая слезы, — дай наобниматься!
Папка хрипло рассмеялся.
— Ну ты, сын, даешь! Еще с пункту на границу не уехал, а уже медаль! — Отец снова расплылся в улыбке, — кому из мужиков на гараже расскажу — не поверят, ей бо!
— Как вы? Как доехали-то? — Спросил я и оторвал маму от груди, заглянул ей в блестящие глаза.
— Да хорошо, хорошо доехали, — она принялась утирать слезы синеньким платочком. — Как тебе тут было? Не обижали?
— Хах! Сашка у нас сам кого хочешь обидит! — Отец положил мне на плечо тяжелую руку, — Ух! Каких сынков вырастили! Прям не нарадуюсь! Настоящие бойцы!
— Какие бойцы?! Ты на него глянь! Исхудал! Не то что Пашка! Тот в своем десантном раздался в плечах так… что… А шея у него какая? Не обнять!
— Вы были у Пашки? — Спросил я. — Как он там?
— Хорошо, — посерьезнел отец, — два дня тому мы были у него на присяге. Потом остановились у местного моего приятеля дома. Подождать хотели, когда ты тоже станешь принимать.