На афганской границе
Шрифт:
— Ты же знаешь, Юсуфза. После смерти сына, я живу только, чтобы освободить нашу землю от чужаков.
Захид-Хан хмыкнул.
— Скажи мне, что ты думаешь о недавней вылазке к Хирманджоу? Из четверых воинов вернулся только один. Да и тот почти сразу умер от ран.
— Это потеря, — покивал Наджибулла, — но ты знаешь, у шурави крепкая оборона.
— Вернувшийся Малик был совсем молод. Его отец винит в смерти сына тебя.
— Я об этом слышал, — нахмурил брови Наджибулла, — уже принес ему свои извинения и заплатил за смерть
— Ты знаешь, что Малик умер не сразу, — сказал, немного помолчав Юсуфза.
— Нет, — покачал головой Наджибулла. — Этого я не знал.
— Он успел кое-что рассказать. Шурави знали, где они пройдут. Знали и ждали их. Они устроили засаду. А вылазку готовил ты. Ты выбирал путь и маршрут.
Наджибулла замолчал. Опустил взгляд.
— Я всегда был тебе верен, Юсуфза. Ты же помнишь, я убил собственного сына, чтобы доказать тебе свою верность.
— Гулям был предательской собакой. Он связался с грязной подстилкой из шурави. Поднял оружие против своих же братьев.
Вместо ответа Наджибулла поклонился.
— Но знаешь что, Наджибулла? В последнее время меня мучают сомнения.
Старик поднял взгляд, заглянул в глаза своему командиру.
— Я думаю: а правда ли ты прикончил сына из верности? Может, дело в том, что ты пытался втереться мне в доверие?
— О чем ты, Захид-Хан?
— Подробности рейда на Бидо знали только ты и я. Только мы знали сроки и маршруты.
Наджибулла непонимающе приподнял брови, покачал головой.
— Вчера вечером тебя видели в кишлаке Хаджи. Ты тайно направился туда, солгав мне, что возвращаешься к жене перед вылазкой. С кем ты встречался там?
— Я… — открыл рот от удивления Наджибулла, — О чем ты, Юсуфза?
— Не прикидывайся глупцом.
— Ты…
Наджибулла вздрогнул, когда тяжелая рука одного из людей Юсуфзы легла ему на плечо.
— Я уже давно подозревал тебя, Наджибулла. Рейд к Хирманджоу только подтвердил мои подозрения. Ты шпионишь для шурави, — он зыркнул на воинов, кратко приказал: — Взять его.
Охрана тут же схватила Наджибуллу, скрутила ему руки за спиной.
— Поход на Бидо тоже ложь, старый друг, — сказал изумленному Наджибулле Юсуфза, — просто уловка. И ты тут же заглотил наживку. А после, немедленно отправился к врагам, чтобы обо всем рассказать. Но сегодня я положу этому конец.
— Что?! Юсуфза! Это ошибка! — Закричал Наджибулла, — я… Я не предатель! Я был верен тебе все эти годы! Я…
— Рейд будет, — сказал Захид-Хан спокойно, — но будет он в другое время, с другими целями и вдругом месте. Но ты, Наджибулла, уже никому об этом не расскажешь. Потому что сейчас тебе отрежут голову.
— Нет, стой! — Вскрикну Наджибулла, когда его заставили подняться и потянули на улицу, — Я не предатель, Захид! Не предатель! Это все большая ошибка!
— И сохраните голову для шурави, — бросил Юсуфза своим людям, — мы принесем ее им, когда пойдем на тот берег Пянджа.
Глава 19
—
Питомник представлял из себя приземистое турлучное строение под шиферной крышей. Решетки его многочисленных вольеров смотрели на нас своими прутьями. Внутри, на подстилках из сена, ждали псы.
— На заставе у нас служат шесть собак, — начал инструктор, которым оказался тот самый сержант, что шутил над поворенком Гией. Звали его Сливиком с забавной фамилией Нарыв, — две из них — служебно-разыскные. Четыре — караульно-сторожевые. А вот и моя красавица.
Славик присел к вольеру, сунул руку сквозь прутья. Восточноевропейская овчарка черно-серой масти, что была внутри, тут же подступила к хозяину, стала лизать ему пальцы. Славик потрепал ее по мохнатой голове.
— Пальма. Моя служебно-разыскная. С норовом, но меня слушает.
— С норовом, тоже мне, — рассмеялся рядовой по имени Денис, — Это ты очень мягко сказал! С норовом! Злющая, сил нет! Цапнуть меня как-то пыталась!
Пальма присела. Осуждающе посмотрела на Дениса.
— Ты давай тут, не наговаривай. Сам виноват, — обиделся Славик, — я тебя предупреждал, что перед мордой у нее нельзя маячить.
— Перед мордой? — Хмыкнул я.
— Ну! Пальма у Славика с придурью, — рассмеялся худощавый ефрейтор по имени Стас, — кто у нее перед мордой окажется, того она норовит за жопу укусить. Старшине даже один раз досталось.
— Алейников, ты давай не болтай, — зло прошипел на него Черепанов.
— Виноват, товарищ прапорщик, — с ехидной ухмылкой, отозвался Стасик.
У дальнего вольера стоял Вася Уткин. Он опустился, чтобы рассмотреть, кто же там сидит, но инструктор Славик его поостерег:
— Ты туда нос лучше не суй, — сказал посерьезневший Славик.
— Да я просто посмотреть… — Не понял Уткин.
— Посмотришь сейчас так, что без пальцев останешься, — ответил инструктор. — Там Булат. Он в последнее время у нас не в духе.
С этими словами Славик помрачнел. Помрачнели будто бы и остальные парни с заставы. Старшина Черепанов неловко прочистил горло.
Любопытные вновь прибывшие стянулись к последнему вольеру. Я протиснулся сквозь спины солдат, чтобы посмотреть на того самого Булата.
Крупный и крепкий пес лежал у задней стенки и свернулся калачиком. Когда почувствовал на себе взгляды окружающих, зыркнул на нас и издал угрожающий рык. Потом уставился на меня злыми ореховыми глазами.
Пес и правда был массивен. Несмотря на то, что оказался он немецкой овчаркой, плотностью своей желто-черной шкуры походил на волкособа.
— Ну, чего ты, Буля, — опустился на корточки Славик. — Тут все ж свои.
Пес зарычал громче, и Славик, и так присевший на почтительном расстоянии от клетки, даже попятился гуськом. Встал, поправив китель.