На афганской границе
Шрифт:
Потоптавшись в клинче несколько секунд, Я хитро ушел в сторону, схватил его за одежду и подставил ногу. Фрундин рухнул через мой сапог, но в последний момент схватился за мой китель, стараясь удержаться на ногах. Вместо этого он повалил меня следом. Оба мы упали в пыль и песок.
В этот самый момент я мельком видел, как Сеня бросился на Бодрых. Он схватил его сзади, обвил руками и сцепил на груди пальцы в крепкий замок. Потом попытался поднять, чтобы бросить на землю.
Учитывая разницу в комплекции, я не сомневался, что у Лопина получится
— Лежать! — Крикнул я, оказавшись верхом на старшем сержанте и уперев приклад ему в лицо, — не двигаться!
В следующий момент бабахнуло. Эхо выстрела пробежало по всему ущелью. Что-то теплое угодило мне в лицо, замазав глаза, шею и одежду на груди. Спустя полсекунды, я понял, что это была кровь. Проморгавшись, я увидел, что Бодрых падает на землю. Шея его, под левым ухом, открылась словно книга. Из раны хлестал красный фонтан.
Глава 16
Ошарашенный произошедшим Сеня Лопин грохнулся на спину. Бодрых тут же оказался на нем. Сеня закричал, стал выбираться из-под сержанта. Кровь толчками выбивалась из шеи Гриши, заливала лицо Семену.
Все вокруг остолбенели, не зная, что им предпринять. Я среагировал первым и почти мгновенно. Счет шел на секунды. Я вскочил на ноги, отбросил автомат и кинулся к Бодрых.
Импровизированная чалма сержанта размоталась, показав мне его побледневшее лицо. Бодрых зажимал рану руками, сучил сапогами, прорыв в песке борозды.
Я оказался рядом, отодрал ему руки. Было ясно — задета сонная артерия. Кровь нужно остановить немедленно. Не думая ни секунды, я отвел Бодрых голову вправо, сунул пальцы в рану, прижал артерию к сонному бугорку шейного позвонка. Кровь почти сразу замедлилась, перестала толчками выбиваться из раны.
Мельком я глянул на циферблат.
«Два часа, пятнадцать минут, сорок три секунды, — запомнил я время прижатия артерии, — два часа, пятнадцать минут сорок три секунды.»
Бодрых задрожал. Схватил мою руку от боли, потом глянул на меня испуганным взглядом. С губ сержанта сочилась кровь.
— Дайте! Дайте я вылезу! — Кричал Сеня, пытаясь выбраться из-под сержанта.
Придержав Бодрых голову и корпус, я освободил Лопина и тот отполз в сторону.
— Руки ему держите! — Крикнул я. — Санитар нужен!
— Сука! Что случилось?! — Кричал подпрыгнувший на ноги Антон Фрундин, — кто, мать вашу, стрелял боевыми?!
— Я… я не знаю… — лепетал валявшийся в пыли Сеня, — не знаю, как так вышло! Мой автомат был разряжен! Патроны холостые! Гляньте!
Он в панике принялся совать всем свой АК, лежавший на груди.
Дима подскочил, отнял ослабшие пальцы сержанта от моей руки.
— Гляньте! Рожка нет! Нет рожка! Я… Я не знаю, как так вышло! — Кричал насмерть перепуганный Сеня.
— Гриша, — серьезно сказал я Бодрых, — слушай меня… Спокойно. Все будет нормально. Все будет хорошо.
Боровшийся за жизнь Бодрых снова глянул на меня испуганными глазами. Попытался что-то сказать, но только прохрипел.
Вся шея и левая часть лица сержанта оказались обожженными. Я быстро понял, в чем было дело. Видимо, Машко плохо проверил патронники автоматов. Просто не заметил один холостой в оружии Лопина. Так патрон там и остался. А Лопин и сам хорош. В суматохе неправильно воспользовался оружием: не передернул затвора, а флажка и вообще, видать, не трогал. Вот в ходе борьбы с Бодрых, оружие, оказавшееся на животе Лопина как-то выстрелило. Мощные пороховые газы вырвались из ствола и ранили сержанта.
— Как он?! — Подскочил ко мне Антон, — сука… крови сколько…
Артерия повреждена, — сказал я, — санитара зови!
Пальцами я чувствовал, что сонная артерия не разорвана. Тогда бы Бодрых был уже конец. А так небольшой, но шанс все же оставался.
Антон без лишних разговоров поднялся и пулей побежал прочь из ущелья.
— Санитар! Нужен санитар! ЧП! — Кричал он кому-то.
Спустя минуту в ущелье забежали капитан Батов, старлей Машко и Антон с несколькими бойцами. Там же оказался и санитар. Они были неподалеку, наблюдая за работой наряда. Услышав выстрел, офицеры тут же помчались к ущелью.
Батов сразу же припал на колени рядом со мной, осмотрел рану сержанта и покачал головой.
— Нужно госпитализировать, — сказал я, — притом быстро. Ни то помрет.
Батов строго кивнул.
— Кто стрелял?! Кто стрелял, я вас спрашиваю?! — Кричал Машко на остолбеневший наряд, — кто открыл огонь?!
— Я… Я не знаю, как это случилось… — залепетал Сеня Лопин.
Старлей тут же кинулся к нему, и на миг я подумал, что тот сейчас ударит солдата, но Батов крикнул:
— Отставить! В отряд нужно передать, чтобы гнали машину. Ему срочно надо в госпиталь.
Я плавно отпустил рану, когда санитар принялся накладывать на шею Бодрых шину.
— Как давно? — Бросил санитар, активно работая руками.
— Минута сорок три… — проговорил я, и тот кивнул.
Он закинул бесчувственному Грише правую руку за голову, приложил к ране бинт, и вместе мы стали туго бинтовать рану, которая снова не надолго закровоточила, как только я убрал пальцы.
Тем временем Батов повел по остальным перепуганным бойцам взглядом. Потом внимательно посмотрел на меня. А спустя секунду мрачно глянул на Машко. На старлее не было лица.
Уже через пятнадцать минут Бодрых оказался в госпитале отрада, на столе нашего хирурга Майора Громова. А еще через двадцать, МИ-8, с сержантом на борту отправили в душанбинский пограничный госпиталь.
Само происшествие подняло шумиху в отряде. Машко и Сеню Лопина вызвали к начотряда. Тем же вечером из Ашхабада прилетел замначштаба округа, чтобы разобраться во всем произошедшем.
На следующий вечер пришел и наш черед. Давыдов, начальник отряда, позвал к себе всех солдат, видевших в тот злополучный день, что именно произошло на учебном задержании.