На арене со львами

Уикер Том

— Они слишком отвлеченно представляют себе условия работы и жизни этих бедняков,— сказала она как-то вечером за ужином в ресторане «Эмиссар», когда расследование приближалось к решающему этапу.— Само собой, материалы Спрока и Берджера заносятся в протокол, но необходимо нагляднее, выразительнее показать всю эту вонь, всю эту грязь и все то, что рабочие чувствуют после целого дня нечеловеческого труда, собирая фасоль, или кукурузу, или еще что-нибудь, глядя по обстоятельствам.

В результате Хант решил вызвать самих сезонников и артельщиков гораздо раньше, чем предполагал поначалу. Он посоветовался с

Адамом Локлиром, и тот мгновенно представил нужных свидетелей — в том числе индейца навахо Фреда Тедиби, чей рассказ о том, как соблюдаются закон и порядок в маленьких городках юго-запада, произвел на Моргана огромное впечатление.

— У фермера, на которого мы там работали, был барак, ну, какие строились во время второй мировой войны. Барак этот разгорожен на клетушки — вот как от этого стола до стены, а нас шестеро: жена, я сам, старшая дочка и трое мальчишек. А уборная одна на всех. Одна-единственная — для мужчин, для женщин и для детей.

— Сколько всего рабочих там жило?

— Человек двадцать пять — тридцать. Некоторым так тошно становилось, что они спешили унести ноги.

— Фермер этот чем промышляет?

— Маис продает. А там такие метелочки, которые надо рвать вручную. Потом из них веники делают. В тот раз я поехал в город позвонить родным в Голлап и, когда заказал разговор, вышел и сел в пикап, а тут вижу — эти две индианки идут по улице. Откуда они шли и куда, знать не знаю. Только я видел, как полисмен подъехал и потолковал с ними минуты две. Потом открыл заднюю дверцу и приказал им влезть в машину. У них это называется «задержание», ну, то есть сажают за решетку, и конец. Он их отвез в тюрьму и сдал кому положено.

Потом он остановился рядом со мной и спрашивает, что я делаю в городке. Ну, я ему объяснил, а он говорит: «Как кончишь, убирайся из города и сиди на ферме, где работаешь». Я сказал, что уеду, когда позвоню, и потом еще мне позвонят, и спросил, почему, собственно, он со мной так грубо обращается. А он говорит: «Ассоциация фермеров, выращивающих маис, велела нам приглядывать, чтоб вы с фермы ни ногой». Я ему говорю, что имею право ходить и ездить, где хочу и когда хочу. А он мне в ответ: «Только не в нашем городе».

Я спрашиваю, почему так, и говорю: «На въезде я видел плакат, что в вашем городе живет тысяча человек, которые всегда рады гостям». Ну и дальше: «Куда, говорю, эта благодать подевалась?» А он говорит: «Ну, ладно. Нам приказано забирать вас, сажать под замок и звонить хозяину. Он приедет, уплатит, если нужно, штраф и отвезет вас на ферму. А вы будете отрабатывать этот штраф по доллару за час». Нам как раз по доллару за час и платили.

Потом говорил молодой негр Карл Уиггинс, медленно и угрюмо, как человек, чья ярость въелась в него настолько глубоко, что у него уже для нее слов нету. Слушая его, Морган думал, что наступит день, когда эта ярость вырвется, словно лава из вулкана, если только она сначала его не убьет или не ввергнет в тупую безнадежность.

— В том месте, куда мы ездим собирать сельдерей, нам сказали, что детей надо определить в школу, — говорил Уиггинс.— А у наших детей и одежи такой нету, чтоб ходить в школу, а уж тем более там завтракать. Да и как же их в школу пошлешь, если у нас и медицинских карт нету. Начнут допытываться: а прививки

вашим детям делали? А от чего делали? Про что ни спросят, все выходит не так. Сколько мы прививок ни делаем, им всегда какие-то другие требуются.

Оплывшая, вспухшая старуха в ситцевом балахоне, до того полинялом и ветхом, что он казался сшитым из марли, изложила финансовые факторы, которым подчиняется жизнь сезонников.

— В этом, стало быть, городе, куда мы по весне приезжаем, всего одна лавка и есть. Только мы стараемся там ничего не покупать. В соседнем городке магазин побольше, да ведь до него двадцать миль. А там, где мы работаем, только хозяйская лавка торгует. И едва мы приедем, цены прямо до небес подскакивают. А на продукты их и не выставляют вовсе. Мы даже не знаем, почем платим. Может, добрых восемьдесят пять центов за пятифунтовый пакет сахару. А может, и больше. Мы у них всегда любопытствуем, какая цена, и все так дорого, что хоть плачь.

Когда Хант Андерсон спросил ее, пытались или нет когда-нибудь сезонные рабочие добиваться лучших условий труда и повышения платы, она помотала головой, раскачиваясь всем телом, точно плакальщица.

— Как-то раз мой сын попросил прибавки. Доллар, кажись, за час. А хозяин говорит: «Ладно, мы дадим этот доллар. Столько дадим, сколько, по-твоему, тебе положено. Но только будем вычитать с тебя то, во что обходится твое жилье, электричество и топливо для плиты». Вычтут они за все это, и выходит то на то.

После того как Кэти высказала свое мнение, Андерсон и Мэтт (обычно из всей комиссии на заседаниях присутствовал один Хант) разработали метод контратаки. Всякий раз, как какой-нибудь прожаренный солнцем владелец плантации сахарной свеклы давал показания о том, сколь трудно добиться добросовестной работы и собрать урожай, не разорившись на прямо-таки грабительской заработной плате и всяких там прибавках и премиях, в необъятных списках Адама Локлира отыскивался какой-нибудь робкий, плохо одетый, малограмотный негр, мексиканец, индеец, пуэрториканец, а иногда и белый, ибо даже этот цвет кожи, обычно обеспечивающий удачу и всяческие преимущества, все-таки не служит полной гарантией от нищеты и злополучия. Но кем и чем бы ни был такой свидетель, он пугливо ежился в луче юпитера (в тех случаях, когда в Вашингтоне ничего интересного в этот день не происходило, телевидение, за неимением лучшего, решало показать хотя бы заседание сенатской комиссии по делам сезонных рабочих). Андерсон задавал таким свидетелям вопросы с большим сочувствием и тактом, и порой они забывали страх перед непривычной обстановкой и говорили с простой и трогательной убедительностью, негодовали или рассказывали о возмутительных фактах, которые иначе остались бы скрытыми.

Представитель местной власти из негритянского округа, негодуя на простодушность и легкомыслие сезонников, зимовавших на подвластной ему территории, показал:

— Был случай, когда дорожному отделу потребовалась рабочая сила, и мы послали представителя в Уайт-Ривер нанять двадцать человек. Мы обеспечили бесплатный проезд и предлагали им самое малое четырнадцать долларов в день. Конечно, в иных местах это считается не такой уж высокой платой. И все-таки это куда больше, чем пособие. Но эти бездельники не захотели. Еле-еле пять человек удалось набрать.