На берегах Дуная
Шрифт:
Невысоко в небе, распластав мощные крылья, прошли бомбардировщики. Они, казалось, летят слишком спокойно и неторопливо, алея красными звездами. Справа, слева и выше бомбардировщиков, словно играя друг с другом, носились серебристые истребители.
«Скорее, скорее, — мысленно торопил их генерал, — как вы нужны сейчас там!»
И опять его мысли вернулись к фронтовым дорогам и боеприпасам. Последние снаряды были отправлены с передовых армейских складов в правофланговые части армии.
Где-то совсем недалеко был Дунай. Уже чувствовалось его влажное
Шоссе круто повернуло, мелькнул железнодорожный виадук, и в легком тумане открылся Дунай.
Глухой шорох тяжко полз над берегами. Казалось, движется какое-то невидимое животное, шевеля тысячами щупальцев.
У крайних домов прибрежного села стояли санитарные автомобили и повозки с ранеными. Навстречу машине Шелестова вприпрыжку бежал высокий, всегда щеголеватый и подтянутый начальник медицинской службы армии полковник Кореневский.
— Товарищ генерал, — на ходу заговорил он, тревожно кося глазами в сторону раненых, — ничего не могу сделать. Непрерывно раненые прибывают, а переправлять не на чем.
Шелестов вышел из машины, поздоровался с Кореневским и, взглянув в его глаза, невольно вздохнул. В глазах всегда спокойного и невозмутимого начальника медицинской службы сквозила нескрываемая боль.
— А где катера? — спросил Шелестов.
— Один всего, а что это для нас, — безнадежно махнул рукой Кореневский и, вдруг злобно сверкнув глазами, добавил: — Я докладывал начальнику тыла, и никаких результатов. А впрочем, — смягчаясь, со вздохом закончил он, — и начальник тыла бессилен. Дунай, Дунай разбушевался.
— Я пока ничего не могу обещать вам, — невольно волнуясь и чувствуя, что он боится смотреть в сторону раненых, заговорил Шелестов, — сейчас выясню обстановку на переправе, и примем все возможные меры. Ни одного раненого на этом берегу не оставим.
Шофер, поняв, что разговор окончен и член Военного совета волнуется, тихо тронул машину.
Из повозок и санитарных автомобилей на Шелестова смотрели десятки внимательных и настороженных глаз. Шелестов откинулся на спинку сиденья и до боли стиснул кулаки. Всю войну он тяжело переживал вид раненых, искалеченных людей. Он сам перенес тяжелое ранение и знал, как мучительно и тревожно чувствуют себя больные, обессилевшие люди, находясь в районе боевых действий и подвергаясь новым опасностям. В такие минуты даже сильные, смелые люди теряют самообладание.
Проехав село, машина свернула на откос, и справа открылось серое раздолье разбушевавшейся реки и старый, видимо торговый причал небольшого порта.
Колонна грузовиков застыла в ожидании работы. Старые причалы стонали от топота ног. Взад и вперед сновали разгоряченные саперы, кто-то смачно ругался, отчитывая кого-то за нерадивость, в стороне понурой толпой покуривали чумазые шоферы.
— Готов! — закричал простуженный голос, и на причалах все завихрилось, зашумело, хлынуло к воде. Шоферы, саперы, офицеры
«Кажется, мост восстановили», — подумал Шелестов и торопливо пошел по каменистому откосу вниз. Навстречу ему спешили невысокий, в заляпанном грязью брезентовом плаще начальник тыла армии генерал Викентьев и худощавый, в коротенькой шинели инженер-полковник Баринов.
— Переправа восстановлена, — радостно доложил Викентьев, — пускаем первые машины.
Шелестов облегченно вздохнул. Только сейчас он почувствовал, какая огромная тяжесть давила его.
— Ну что ж, давайте, Александр Васильевич, ни одной минуты задержки.
— Я проскочу на тот берег и начну пускать машину за машиной.
— Поедемте вместе.
— Разрешите и мне с вами? — попросил Баринов.
Автомобиль с двумя генералами и полковником затарахтел по бревенчатому настилу причала и лихо вкатил на мост. Светлосерая лента деревянных пластин тянулась через всю реку. Под ней плавно колыхались на волнах остроносые понтоны.
— На шестьдесят тонн, — возбужденно говорил Викентьев, — любые грузы пропустим. Теперь у нас все пойдет.
— Шуга напирает, спасения нет, — тревожно проговорил Баринов, указывая влево.
То, что называл он шугой, был мокрый снег, грязными комьями плывший по реке. Вся поверхность реки, насколько хватал глаз, была устлана нескончаемой шугой. Только изредка то там, то здесь выплескивались на мгновение свинцово-синие пятна воды и вновь все покрывалось этой бесформенной массой льдистого снега. У понтонов комья снега грудились, сдвигаясь и громоздясь в водянисто-черные увалы. Стоявшие по всей длине моста саперы баграми дробили снеговые наплывы, но сверху непрерывным потоком все наплывали новые бесконечные массы шуги. Саперы в одних гимнастерках, как кочегары в топках паровозов, яростно орудовали баграми.
«Выдержит или не выдержит?» — тревожно думал Шелестов, вглядываясь в поверхность реки.
— Не будь этой проклятой шуги, — заговорил Баринов, — ничего бы нам не страшно. Даже лед. Тот хоть рвать можно. А эта ж плывет и плывет, тысячи тонн скапливаются у моста. Ничем не удержишь.
Машина выехала на противоположный берег. На подступах к переправе длинной вереницей выстроились груженные боеприпасами грузовики. Прямо на берегу, в садах, между домов прибрежного поселка грудились штабели ящиков со снарядами, минами, патронами.
Здесь вдосталь было заготовлено питания для всех видов оружия. А в километре от реки на железнодорожные пути прибывали все новые и новые эшелоны. Река, только река застопорила доставку армейских грузов.
— Александр Васильевич, давайте команду, — торопил Шелестов, — пропустить колонну и обратным порожняком перевезти всех раненых, всех до одного.
Один за другим тронулись грузовики. Постукивая друг о друга, колыхались драгоценные ящики.
«Четыреста тонн, — мысленно подсчитал член Военного совета, оглядывая колонну, — часа через три будут на месте. Как раз успеют».