На берегах Дуная
Шрифт:
Пустынно было и в расположении противника. Виднелись только очертания его первой траншеи и проволочные заграждения перед ней.
Передний край противника и высоты за ним господствовали над нашими позициями. С них хорошо просматривалось все наше расположение. Глядя на высоты и позиции противника, Аксенов подумал, насколько трудным было положение частей генерала Афанасьева. Каждое их движение противник видел и в любое место, как на полигоне, мог стрелять с возвышенностей.
На правом фланге дивизии генерала Афанасьева начинались те самые
Левее частей Афанасьева, на юге, виднелись трубы заводов города Секешфехервар.
Во все стороны от города тянулись шесть железных, восемь шоссейных и большое количество грунтовых дорог. И этот крупнейший узел дорог был сейчас в руках гвардейской армии. От него шли пути в расположение противника на города Комарно, Веспрем, Надьканижа и далее в Чехословакию, Австрию, южную Германию и Югославию. Отсюда же уходили основные магистрали на Будапешт, на болгаро-венгерскую границу, к берегам «мадьярского моря» — озера Балатон.
И вот теперь здесь, на местности, перед Аксеновым отчетливо вырисовывались замыслы противника. Ударить по равнине между горно-лесным массивом и городом Секешфехервар, смять части генерала Афанасьева, где-то в Бичке соединиться с главной ударной группировкой и всеми силами рвануться на Будапешт.
Чем это кончится? Сумеют части Афанасьева отразить новый удар противника? От этого сейчас зависела судьба стовосьмидесятитысячной окруженной группировки.
Эти мысли волновали и тревожили Аксенова, когда он роту за ротой обходил позиции частей генерала Афанасьева.
Везде было необычайно оживленно. По лицам солдат и сержантов чувствовалось тревожное ожидание боя. Дежурные расчеты настороженно выглядывали из бойниц. На ротных и батальонных наблюдательных пунктах офицеры — пехотинцы, артиллеристы, минометчики, танкисты — договаривались о совместных действиях.
В подразделениях то и дело встречались офицеры штабов корпуса, дивизии, полков.
В подбрустверной нише, похожей на грот, продолбленной в прибрежной скале, сидели на земляной скамье и стояли на коленях восемь человек. Они склонились вокруг маленького большеголового сержанта с коричневыми, слегка косившими глазами.
— Комсомольская группа истребителей танков, — доложил Аксенову заместитель командира батальона по политической части, — возглавляет сержант Нефедкин, туляк, называет себя земляком Льва Николаевича Толстого. Подбил гранатами четыре фашистских танка и один бронетранспортер.
Нефедкин встал, одернул выглядывавшую из-под телогрейки гимнастерку и отрапортовал:
— Истребители танков отрабатывают, как сподручнее палить «тигры» и «пантеры».
Аксенов присматривался к маленькому сержанту и невольно сравнивал его с Платоном Каратаевым из «Войны и мира». «Земляк» Толстого много имел внешнего сходства с Каратаевым. И Аксенов подумал: не писал ли Толстой своего Каратаева
— Мы, товарищ гвардии майор, — певучим голоском объяснял Нефедкин, — располагаемся вот в этих «усах», в каждом по два человека, подпускаем танки и бьем их гранатами и бутылками.
То, что он называл «усами», были узкие и глубокие окопы, ответвлявшиеся от первой траншеи в сторону позиций противника.
Они были настолько узки, что в них передвигаться можно было только боком, но на дне легко скрывался с головой самый высокий человек. В стенах были выдолблены приступки, по которым можно было подниматься наверх.
— Как только танк подходит на расстояние броска, в него летят гранаты и бутылки, — старательно разъяснял Нефедкин, — по одному танку можно бить сразу с двух и даже с трех сторон.
Он говорил уверенно и неторопливо. Глаза изредка косили на почтительно стоявших солдат его группы. В руках он держал армейскую газету «Красное знамя» и листовку. В них описывались способы борьбы с фашистскими танками и указывались уязвимые места «тигров» и «пантер».
— А в общем, товарищ гвардии майор, — закончил Нефедкин, — пусть только сунутся. В дымные костры превратим, в порошок сотрем.
Нефедкин воинственно размахивал гранатой без запала и озлобленно сверкал глазами, будто перед ним уже громыхал фашистский танк.
В изломе траншеи Аксенов лицом к лицу столкнулся с командиром корпуса генерал-лейтенантом Бирковым. В легкой зеленоватой бекеше генерал казался не по званию молодым и стройным. На чисто выбритом лице его играл здоровый румянец. Глаза пытливо присматривались к окружающему. Аксенов кратко доложил ему обо всем, что видел. Генерал молча кивал головой и что-то отмечал в записной книжке.
— Обратите внимание на свой левый фланг, — сказал он стоявшему позади него командиру полка, — я говорил вам об этом, и вот майор то же самое докладывает. Ночью установить еще парочку орудий, и мин, побольше мин ставьте. Это место самое опасное.
Генерал говорил, слегка кривя губы. Темные глаза его были беспокойны и тревожны. Он, видимо, волновался и переживал больше всех, но ничем не хотел выдавать своего волнения.
— Пленных нет, вот беда, — проговорил он, — каждую ночь разведчики лазят — и никакого толку.
В ближайшей батарее Аксенов застал только дежурных. Все остальные ушли на комсомольское собрание. Пожилые, в большинстве усатые солдаты радушно встретили майора. Они рассказали, куда подготовлен огонь и какими сигналами его можно вызвать, открывали замки, — и Аксенов видел поблескивающие, слегка смазанные стволы, — показывали ниши с аккуратно уложенными в рядки снарядами. Почти все снаряды были бронебойные. На щитах орудий висели небольшие плакаты, где были нарисованы немецкие танки и красными точками отмечены наиболее уязвимые места. И опять Аксенову вспомнился сорок первый год. Не так, совсем не так было тогда на огневых позициях батарей.