На боевом курсе
Шрифт:
Хрюкин слушал внимательно. Потом говорит Болдырихину:
– Уточните, сколько уже подготовлено машин.
Тот связался с Дзюбой и сообщил, что только три.
– А остальные?
– Остальные к сроку подготовить не сумеют.
В штабе воцарилось молчание...
Наступила та минута, когда кому-то надо было брать на себя всю ответственность, и я обратился к командарму:
– Товарищ генерал, "тройка" для меня счастливое число. Разрешите лететь?
Хрюкин, видимо, меня узнал:
– Ты водил группу на станцию Приколотное?
– Так точно,
– Вас тогда трое было?
– Так точно, трое.
Генерал вывел меня из штабной землянки и взял за руку:
– Ты вообще-то, старший лейтенант, понимаешь значение возложенной на тебя задачи?
– Понимаю.
– Это же основная переправа на Сталинград!
– И это понимаю.
– Но переправы не должно быть!
– Переправы не будет.
Вижу на лице генерала смятение (мои ответы его, очевидно, не очень убеждали), и разговор заходит на второй круг:
– Переправы, товарищ генерал, не будет.
Он еще сильнее сжимает руку, а силищи наш командарм был необыкновенной, и спрашивает:
– А если бомбами не попадешь?
– Все равно - переправы не будет!
Тогда командарм отпустил наконец мою руку и сказал убежденно:
– Я тебя понял, старший лейтенант, Благославляю!
...Летняя ночь. На небе луна вовсю светит. Мы с Иваном Докукиным и Василием Батраковым набрали высоту, как сейчас помню - 2250 метров, и увидели Дон издалека. А подошли чуть ближе и переправу разглядели - черная нитка натянута поперек реки. Немцы понтоны чуть притопили, вроде как для маскировки. Только с воздуха-то они все равно просматривались.
И вот расчетная точка. Ввожу самолет в пикирование - градусов шестьдесят. Это достаточно круто, особенно в ночных условиях. Начал прицеливаться. Когда понял, что промахнуться не смогу, нажал на бомбосбрасыватель, одновременно взял ручку на себя, чтобы вырвать самолет из пикирования. Шесть соток легли в районе переправы. Из них две или три точно угодили в мост. Он развалился, и нам хорошо было видно, как поплыли понтоны.
Из пике я выводил машину со страшной перегрузкой. Мне казалось, что самолет вот-вот развалится: все в нем скрипело, скрежетало. Но тот скрежет потонул в радостных возгласах моих товарищей.
– Попал! Попал!..
– доносилось по радио, и, чтобы не тратить время попусту, я распорядился:
– Ударьте по войскам!
Василий с Иваном поняли меня с полуслова. Сбросили свой груз на скопление войск на берегу, и мы ушли в донские степи.
На нашем аэродроме горели костры. Нас ждали. Из кабины выбрался с трудом усталость неимоверная. А тут сразу команда:
– Генерал ждет. Скорей на КП!
Командарм, не слушая рапорта, обнял нас, каждого, поблагодарил за службу, а потом отвел меня в сторону и говорит:
– А сейчас скажи, Иван Иванович, - имя и отчество мое он, видимо, узнал у командира полка, - что ты имел ввиду, когда обещал мне разбить переправу в любом случае?
– Известно, что... Но это, товарищ генерал, детали.
Что я мог ответить командарму? И что придумать, когда приказ надо было выполнить любой ценой...
А самолетов в полку оставалось все меньше и меньше.
– Немцы, вам известно, вытесняют нас с правого берега Волги. Командование армии в связи с этим приказало подготовить на левом берегу реки большой аэродром.
– Он взял линейку, отмерив километров сто, поставил точку и затем от руки очертил вокруг этой точки окружность радиусом 10-15 километров.
– Вот примерно в этом районе вам поручается найти ровную площадку, желательно недалеко от какого-нибудь населенного пункта, а также от пруда или другого водоема.
На следующий день, чуть свет, - чтобы "мессершмиты" не слишком донимали, я вылетел выполнять задание. Пересек Волгу, взял курс на восток пошел в назначенный район. Степь в тех краях ровная, но растительность бедная, да и та вся пожелтела, пожухла. Прошел километров сто. Вижу крупный населенный пункт. Рядом озерцо. Деталь важная: будет где воду брать, особенно для технических нужд. Верстах в полутора от села заметил крупное стадо коров. И место пастьбы ровное, словно столешница. Сделал круг, осмотрелся. Еще раз на бреющем над поскотиной прожужжал, стадо разбежалось на две стороны - в образовавший коридор и произвел посадку у поселка Житкур.
Один из подпасков по моей просьбе согласился проводить меня в сельсовет. В сельсовете оказалось много народа, все курили - дым коромыслом, шум, гам. Временно здесь расположились четыре правления эвакуированных колхозов - вот и решали свои проблемы.
– Здравствуйте!
– говорю как можно громче.
– Кто тут старший?
– Я, - отвечает пожилой, усталый мужчина, председатель местного сельсовета.
– А это - товарищи с оккупированных территорий. Вот судим-рядим, куда и как всех размещать.
Установилась тишина.
– У меня, - говорю, - к вам просьба. Соберите всех, кто в силах работать граблями и лопатами. Там, где я приземлился, будем делать большой аэродром.
Председатель сельского Совета внимательно выслушал меня и говорит:
– Мы понимаем, что вы прилетели не зря. Сейчас объявим сбор людей с лопатами, граблями, мотыгами и сразу приступим к делу.
Сели мы с ним на одну телегу, за нами еще несколько подвод - это будущие бригадиры, которым предстояло руководить работами на аэродроме, - и на поле.
Я обрадовался такой оперативности. Надо сказать, везде, где бы не появлялись воинские части, подразделения, руководители различных организаций, да и все люди откладывали свои дела и немедленно выполняли просьбы и требования военных. Это, полагаю, был один из показателей единства фронта и тыла. Все для армии! Все для победы!
Мы быстро нашли общий язык и в работах по подготовке аэродрома. Когда я стал показывать, как выровнять площадку, за что браться в первую очередь, председатель колхоза заметил: