На день погребения моего
Шрифт:
— Но это твоя судьба! — взмолился бы Коген.
— Да, Льюис, сделай затяжку и хорошенько всё обдумай.
— Простите, парни, не думаю, что мне хочется гоняться за картами Таро, с этого момента моя сфера интересов — обеспокоенные мужья, пропавшие ожерелья и экзотические яды, спасибо.
И, словно это был не совсем он, а, возможно, поскольку он уже довольно давно ничего не хотел, это было даже и не совсем то, чего он «хотел» — он определенно решил во всяком случае никогда не возвращаться, никогда не останавливаться среди разрабатываемых недр на земле, смытой до коренной породы, воя на необъяснимую и безразличную луну.
Часть четвертая. На день погребения моего
Первый пост Киприана находился в Триесте, здесь контролировали
Триест и Фиуме по обеим сторонам полуострова Истрия стали точками конвергенции для жителей Австро-Венгрии, которые стремились отплыть на Запад. Большая часть повседневного потока душ была законной, но довольно многие путешествовали тайно, поэтому Киприан вынужден был весь день околачиваться на причале и вести подробный журнал, записывая тех, кто отплывал в Америку, кто возвращался, кто был здесь впервые. Отбытие и прибытие — как дебет и кредит, записываемый на разворотах его рабочего блокнота. После нескольких лет подделывания разных почерков, из-за чего его манера письма превратилась в зловещий карнавал идентичностей, он вернулся к своему школьному почерку, к далеким Вечерням, к вою старинного органа в часовне, пока последний свет гаснет и дверь запирают на длинную ночь.
На рассвете его можно было увидеть там же — он слонялся в доках и смотрел на море. Его удерживала не работа, главное — закаты. Обещание вечера — сгущение возможности, несомненно, отсутствующее в таких местах, как Сень. Матросы, бесспорно, повсюду, морские волки. Небо из молочно-голубой плоти переходило в киноварь моря, театрально окрашенный свет отражался и ложился пятнами на идущую к западу гладь...
Спуск Киприана в тайный мир начался лишь год назад в Вене, во время очередного вечернего бессмысленного троллинга на Пратере. Не подумав, он ввязался в разговор с двумя русскими, которых по своей тогдашней наивности принял за туристов.
— Но вы живете здесь, в Вене, мы не понимаем, чем именно вы занимаетесь?
— Стараюсь трудиться как можно меньше, одни надежды.
— Он хочет знать, кем вы работаете, — сказал другой.
— Согласен. А вы?
— В данный момент? Всего лишь маленькая услуга другу.
— Простите...ваш общий друг? Мы все — такие дружелюбные?
— Жаль, что нельзя вступать в ссору с содомитами. Высокомерие в его голосе, Миша, его лицо — что-то надо с этим делать.
— С этим самым другом, вероятно, — ответил дерзкий Киприан. — Которого не очень волнует высокомерие, надеюсь.
— Наоборот, он его приветствует.
— Как что-то, с чем он вынужден терпеливо мириться.
Склонив голову немного в бок, Киприан украдкой смотрел вверх и по сторонам сквозь беспокойные ресницы.
Второй мужчина рассмеялся.
— Как возможность исправить извращенную привычку, которую он не одобряет.
— И он тоже русский, как вы? Любитель кнута, что-то такое, наверное?
Без паузы.
— Он предпочитает безымянных спутников. Тем не менее, вы могли бы, как минимум, подумать, прежде чем использовать свой любопытный рот, пока вы еще можете его использовать.
Киприан
— Еще один «Капуцинер»? — предложил второй мужчина.
Цена, о которой они условились, была не столь высокой, чтобы вызвать что-то кроме обычного любопытства, но, конечно, они обсудили вопрос осторожности.
— Жена, дети, общественные связи — привычные атрибуты, полагаем, вы уже научились с этим справляться. У нашего друга четкая точка зрения по этому поводу — его репутация имеет для него важнейшее значение. Ему станет известно о любом упоминании его фамилии, неважно, в сколь обыденном контексте. Он обладает ресурсами, которые позволяют ему узнавать обо всем, что говорят люди. Все. Даже ты, свернувшийся калачиком в своем хрупком гнездышке с каким-нибудь бравым посетителем, который, как ты веришь, действительно хочет «содержать» тебя или хвастать тобой перед другими покинутыми мотыльками: «О, он подарил мне вот это, он купил мне вон то» — каждое мгновение жизни ты должен следить за тем, что говоришь, потому что рано или поздно твои слова будут в точности раскрыты, и если это — неправильные слова, тогда, маленькая мисс, вы будете вынуждены дрожать от страха всю оставшуюся жизнь.
— И не воображай, что «дом» — безопасное место, — добавил его спутник, — у нас есть ресурсы в Англии. Мы всегда следим за тобой, куда бы тебя ни отнесли эти маленькие крылышки.
Киприану не приходило в голову, что этот город может открыть ему еще что-то кроме обещания бездумного повиновения днем и ночью на поводке желания. Конечно, за пределами Пратера в его роли вместилища Континентального благообразия увидеть венское показное поведение было немного сложнее, особенно (кажется, здесь с ним невозможно было не столкнуться) с политическим подтекстом, как и следовало ожидать, его коэффициенты скуки зашкаливали, любое количество сигнальных устройств завлекательно кричало. Вероятно, пара прохожих уже заметила в нем эту легкомысленность предвкушения. Ему вручили визитку с напечатанным адресом в Леопольдштадте, еврейском квартале на север от Пратера, перейти через рельсы железной дороги.
— Так что. Еврейский друг, кажется...
— Возможно, однажды подробный разговор о вопросах еврейства принесет вам пользу, не только просветительскую, но и финансовую. А пока что давайте примем обычные меры.
Крыло пустынного отсутствия мгновенно взмахнуло над садовыми столиками в Айсфогеле, затмевая любое поддающееся описанию будущее. Откуда-то со стороны Колеса Обозрения раздавалась инфернальная мелодия очередного щебечущего вальса.
Русские, самоназванные Миша и Гриша, записали его адрес, кофейня в округе IX Бецирк, где вскоре начали примерно раз в неделю оставлять сообщения для Киприана, назначались встречи в малолюдных уголках по всему городу. Когда он убедился, что за ним следят, для чего, наверное, с ним и познакомились, начал проводить меньше времени на Пратере и больше — в кафе, читая газеты. Кроме того, он начал совершать однодневные поездки, иногда продлевая их на ночь, чтобы посмотреть, какой радиус свободы ему разрешают наблюдатели.
Не дав возможности подготовиться, в конце концов однажды ночью его вызвали по адресу в Леопольдштадте. Дверь открыл слуга, высокий, жестокий и безмолвный, почти сразу после того, как Киприан переступил порог, на него надели наручники и завязали глаза, потом грубо потащили по коридору, вверх по лестнице в комнату, где странным образом отсутствовало эхо, и развязали лишь для того, чтобы раздеть, а потом связать снова.
Повязку с глаз снял сам Полковник. На нем были очки в стальной оправе, структура черепа под идеально выбритым скальпом выдавала проницательному студенту-этнофизиогномисту, даже при слабом комнатном освещении, его непрусское, безусловно, скрыто-восточное происхождение. Он выбрал ротанг и без разговоров разложил его на незащищенном обнаженном теле Киприана. Будучи крепко скованным, Киприан не мог особо сопротивляться, а его стойкая эрекция в любом случае сделала бы любые протесты неубедительными.