На двух берегах
Шрифт:
– Рассказывает, как его взяли в плен… Куда направили. Встречался с уполномоченными «Свободная Германия», - переводил Стас.
– Говорит, что выступал много раз. Говорит, что в захваченном нами фрицевском информационном листке сообщалось, что он убит. Это ложь. Хотя смерть засвидетельствована ротным фельдшером. «Нас объявляют погибшими, чтобы скрыть правду от солдат и населения, что пленные в России живут, получая довольствие и медицинскую помощь… Что они ждут мира, чтобы прийти в него живыми, а не покойниками… Мы выступаем, чтобы доказать, что мы живы, и желаем, чтобы и вы оказались
Слышно было, как этот лейтенант называет фамилии солдат и офицеров, тех, наверно, кого он знал.
– А что, это, брат, убедительно, - решил Андрей.
– Чего оя там дальше?
– Говорит, что дивизия формировалась под Гамбургом. Говорит, что много портовых рабочих и моряков. Говорит, что бессмысленно ждать, когда Гамбург будет уничтожен с воздуха. Не ждите, - говорит, - пока Гитлер затянет вермахт и весь немецкий народ в могилу. Отвечайте силой! Сопротивляйтесь гитлеровским приказам. Прекращайте боевые действия. Требуйте отвода войск к границам родины! Выступление против Гитлера - выступление за Германию!
«Ну сейчас они нам врежут похлеще!» - подумал Андрей, втягивая голову в плечи и опускаясь на дно. Он потянул за полу шинели и Стаса.
– От такого они просто взбесятся!
– Еще бы!
– Стас сел рядом с ним и как раз вовремя: немцы ударили вовсю, то, что было день назад, сейчас казалось им лишь пристрелкой. Был настоящий ад, и им пришлось лечь, прижимаясь ко дну траншеи как можно плотней.
Ротный снова бежал впереди пропагандистов и кричал то же самое: «Рота, к бою! Дорогу! Дорогу! Дорогу!» -и солдаты отжимались к стенкам, пропуская тех, кто торопился к ходу сообщения в тыл. Пробегая мимо них, ротный крикнул:
– Новгородцев! К бою!
Андрей и Стас было встали в полроста, но тут ударила новая и такая плотная серия мин, что ротный крикнул бежавшим за ним: «Ложись!» Андрей и Стас снова упали на дно, одна из мин шагах в трех рванула на бруствере, и Андрей почувствовал, что кто-то с ходу повалился ему на ноги.
«Черт!» - подумал он, но тут же услышал, как упавший застонал:
– О майн гот!
Андрей выдернул из-под него ноги, повернулся к нему и ощупал голову. На голове крови не было, тут рванула еще одна близкая мина, и в ее вспышке было видно, что немец-антифашист лежит ничком и что шинель, наша шинель, но без погон, у него распорота осколками над ключицей и на правой руке - сзади и чуть выше локтя.
– Стас!
– крикнул Андрей.
– Старший лейтенант, сюда!
Став на колени над раненым, он рывком повернул его на спину,
дернул пояс, расстегнул, чуть не срывая крючки, шинель, посадил его к стенке, содрал шинель, задрал гимнастерку и обе нижние рубахи и сунул руку ему за спину. Спина у немца была холодной и поэтому кровь на ней казалась особенно теплой.
– Держи его!
– крикнул он Стасу, потому что немец сползал на бок по стенке. Стас, согнувшись под бруствером, держал немца за шиворот, и Андрей, достав санпакет, разорвав его, стал на ощупь обматывать спину немцу. В узкой траншее, в темноте делать все это было неловко, но он кое-как смотал бинт. Бинт тот час же промок, и он ткнул Стаса в ногу:
– Пакет!
–
Тут подскочил и ротный и Степаичик.
– В чем дело?
– Немец ранен, - ответил Стас, перехватывая ворот немца другой рукой и доставая пакет.
– Степанчик! Связь с батальоном!
– приказал ротный. Став на колени, он потрогал лицо немца.
– Сильно? Дышит?
– Кажется, - Андрей отодвинул ротного.
Он смотал второй бинт, и как будто бинт уже не промокая, но он ощущал ладонью, что из руки немца кровь просто бьет.
– Пакет!
– сказал он ротному.
– Быстро! Стас! Жгут! Надо жгут! Ищи веревку, провод. Хоть что-то.
Стас, замешкавшись какие-то секунды, отпустил немца, и Андрей его придержал, и Стас, распахнув свою шинель, выдернул из лямок брючный ремень.
– Пойдет?,
– Пойдет.
Тут подбежали те, кто бежал за ротным, - тот офицер с баском и еще какие-то двое.
– Что произошло? Что произошло?
– торопливо спросил тот, с баском.
– Ваш подопечный ранен, - ответил ротный и, вскочив, повалил того, с баском, на дно, потому что ударила еще одна серия мин.
– Не может быть!
– громко бормотал тот, с баском.
– Пустите меня! Я отвечаю за его жизнь и безопасность! Пустите же!
– Лежите, лежите!
– уговаривал его ротный.
– Минуты не играют роли. Или вы хотите, чтобы вас всех поубивало?
– Я отвечаю…
– А я отвечаю за вашу жизнь!
– оборвал его ротный.
– Новгородцев! Как он там?
– Сейчас. Дышит. Наверно, болевой шок.
Тут подбежал второй немец-пропагандист и стал, опустившись на колени и теребя раненого, говорить ему по-немецки, но раненый ему лишь вяло пробормотал что-то, и Андрей отодвинул второго немца, бросив: «Не мешай»- повалил раненого на бок, перетянул ремнем его руку у плеча и прямо поверх гимнастерки туго замотал бинтом. На ощупь бинт был пока сух.
Вернулся, запыхавшись, Степанчик.
– Связи нет, тааш старший лейтенант. Связисты к обрыву, а там - фрицы…
Что ж, это было как дважды два: когда рота отрезала какую-то группу немцев, то сразу же рубила все телефонные провода, которые шли от этой группы куда бы то ни было. Так же делали и немцы.
«Плохо!
– подумал Андрей.
– Просочились, сволочи».
– Воды!
– громко сказал он.
– У кого есть вода?
Степанчик дал ему флягу, он сжал щеки пропагандиста, тот открыл рот, он всунул в него горло фляги, и, запрокинув голову, стал лить пропагандисту в рот воду. Пропагандист пил вяло, кашлял, вода стекала у него по щекам и подбородку.
Разрывы немецких мин ушли в глубину, в тыл, примерно на линию КП батальона.
К Андрею, вырвавшись из рук ротного, перебежал офицер с баском.
– Ну как?
– У вас есть водка? Он в шоке.
Офицер отстегнул свою фляжку.
Немец, закашлявшись, отворачиваясь от фляги, начал говорить:
– Данке. Спасибо. Надо медицину. В госпиталь. Надо скоро…
После немца Андрей тоже хлебнул из фляги и, толкнув Стаса в ногу, передал ее ему: во фляге был коньяк, и грех было не хлебнуть.