На городских холмах
Шрифт:
Я ответил ему, что там шляются таможенные патрули, жандармы и полным-полно шпиков, но что, соблюдая некоторую осторожность, можно перебраться в Марокко без особых затруднений.
— Вот и прекрасно, вот и прекрасно… — мягко отозвался Фурнье и налил себе стакан вина.
Я тут же пожалел, что успокоил его. Я подумал, что, напротив, следовало бы преувеличить опасность и посмотреть, какое выражение появится у него на лице.
Я никак не мог воспротивиться этому искушению и добавил:
— Но если мы попадем в лапы пограничникам, нам не поздоровится…
И
Фурнье внимательно посмотрел на меня. Боже мой, что он думает?..
— Мне не хотелось бы втягивать тебя в опасное дело… — отозвался он наконец.
Фернандес, сидевший с другой стороны стола, буравил нас взглядом.
Я почувствовал себя уязвленным и тихо возразил с напускным безразличием:
— Мне-то все равно.
Однако Фурнье промолчал, в глазах его застыла какая-то странная усталость.
Фернандес решил разрядить атмосферу и весело воскликнул:
— Ты можешь положиться на Смайла! Всего несколько дней назад он подрался с этими гадами из-за афиш Тодта. Смайл — надежный парень! Вот посмотри, у него еще остались следы на физиономии…
И, откинувшись назад, он расхохотался.
Его неловкая похвала привела меня в большое замешательство. Я отвел глаза в сторону. Однако я успел заметить, что лицо Фурнье стало очень строгим, и разозлился на Фернандеса. Ну что он вмешивается? Слова его походили на разглагольствования мамаши семейства: «Знаете, этот малыш так хорошо учится!» Говорить в таком тоне о моих злоключениях этому незнакомцу, который только что убил человека, показалось мне неуместным и даже немного унизительным. Особенно уязвило меня это его «Смайл — надежный парень!», и я пожалел, что ничем не проявил своего отношения к этому, не ответил ни слова. Мое молчание могли воспринять за ложную скромность дурачка: его кропят святой водой, а он только блаженно разевает рот. Как обидно, что я не сразу нашелся с ответом! Экая досада, что я такой тугодум!
— Кстати, ты ходил на сборище Альмаро? — спросил Фернандес.
Неохотно я ответил:
— Ходил.
Теперь я был настороже. Я боялся, как бы мой товарищ еще чего-нибудь не ляпнул.
— Все прошло гладко?
На этот раз я промолчал. Даже глаз не поднял. Мне видны были только ноги и рука Фурнье. Левая, лежавшая на колене, удивительно сухая, тонкая рука.
— Тем хуже, — заметил Фернандес.
Понемногу все тело у меня онемело. От жары, что ли? А может, от голода? Или от яркого света лампочки, больно резавшего глаза? Мне показалось, мозг мой расплавился.
— Это тот самый Альмаро, — продолжал Фернандес, — который работает на комиссию по перемирию. Он зашибает деньгу и ни в чем себе не отказывает. Сейчас он занимается тем, что снабжает продовольствием Африканский корпус, а также набирает рабочих на стройки Тодта.
Он замолчал и машинально стал постукивать
В то же мгновенье я услышал голос Фурнье.
— Его нужно пристукнуть, — сказал он своим бесцветным голосом так обыденно, как если бы речь шла о чем-то совсем простом и очевидном.
И тут же мне показалось, будто огромная птица вцепилась когтями в мою голову и рвет, раздирает ее.
Где-то очень далеко я услышал голос Фернандеса:
— Я того же мнения.
Виски ломило от боли. Я потихоньку потер лоб.
— Вам жарко? — спросила Луиза. — Хотите, я открою окно?
Я жестом отказался и попытался улыбнуться. Заметил, что Фернандес и Фурнье смотрят на меня. Я увидел их как бы сквозь завесу белого света, и они казались мне тоже совсем белыми, похожими на восковые фигуры.
— Дать тебе воды? — спросил Фернандес.
Я опять отказался. Мне было стыдно. Значит, мое недомогание заметили? Но как перебороть его? Мне казалось, что все вокруг меня забито кусками ваты, которые кружились, приближались, слипались друг с другом. Я подумал, что совершил ошибку, отказавшись от еды. Будто сквозь пелену дыма, смутно вырисовывалось передо мною лицо Фурнье. Я слышал, как Луиза и Фернандес говорят о продуктах, о рюкзаках… Я совсем обессилел. Нет, Фернандес сказал не все. Просто он не мог знать всего. Да и Фурнье видел в Альмаро только самого заурядного посредника, состоявшего на жалованье у немцев. Ни Фернандес, ни Фурнье не знали, что представляет собой Альмаро, как опасен такой враг, какую страшную неизбывную ненависть он может возбуждать в людях! Да, Альмаро — это Альмаро и даже больше, чем просто Альмаро.
Опять раздался голос Фернандеса:
— Смайл, а как Моника?
— Что? Моника?
— Ты хоть ей ничего не сказал?
— Ты что думаешь, я дурак? Я сказал ей, что уезжаю в Кабиллю.
Он одобрительно кивнул головой. Ну, а я — я думал о полицейских, наверняка поджидавших меня в ресторане. О Монике, которая тоже ждала меня… Что я здесь делаю? У меня было такое ощущение, будто меня жгли тысячью раскаленных игл. Уйти!.. Меня обуяло желание встать и уйти, оставить всех здесь, в этой комнате…
Но в эту минуту я услышал, как внизу, под нашим окном, остановилась машина. Услышал не один я, услышали все.
— Это Роже, — сказала Луиза.
Молодая женщина засуетилась:
— Не опоздал! Куда же я ткнула сандвичи?..
Она отыскала пакет с едой, сунула его нам и взволнованным голосом пожелала удачи. Фернандес был уже на лестничной площадке и, торопил нас.
Машина, «форд-8», стояла у тротуара с зажженными фарами.
— Это ты, Роже?
— Я.
Роже был молодой парень из гаража Моретти. Я пожал ему руку и первым забрался в машину. Фурнье устроился рядом со мной. Фернандес сел впереди, рядом с водителем.