На городских холмах
Шрифт:
Альмаро выкрикнул срывающимся голосом:
— Куда ты суешься, гаденыш, куда?..
Я почувствовал, что сейчас он меня ударит. Я весь внутренне ощетинился, испытывая нелепое желание броситься на него первым, съездить его по морде.
Но Альмаро сдержался, сунул руки в карманы. Я слышал его хриплое, прерывистое дыхание, видел его огромные глаза.
Я подумал, что эта троица так разделается со мной, что уложит в постель по крайней мере недель на шесть. Живот у меня подвело, губы побелели, странная дрожь пробежала по затылку. Я инстинктивно боялся, как бы один из этих типов опять
Альмаро еще что-то говорил, но я плохо его слышал. К тому же теперь меня мало интересовало то, что он мог мне сказать. В воздухе пахло взбучкой, и я думал лишь о том, как бы подавить в себе зарождающийся страх. «Сейчас они мне все ребра переломают!» Будто сквозь плотную завесу доносился до меня голос — задыхающийся, грубый, немного медлительный голос Альмаро. Голос этот чего-то требовал, четко выговаривая слова, и в конце концов я услышал:
— …так как ты всего-навсего сопляк, на этот раз я тебя отпускаю!
И пока я жадно впитывал в себя эти слова, Альмаро изо всей силы залепил мне пару пощечин. Я как-то сразу отупел, голову обожгло огнем, на глаза навернулись слезы. Руки мгновенно вспотели, сознание помутилось. И не успел я опомниться, не успел подумать, чем «отплатить» Альмаро, как почувствовал, что меня толкают, хватают, волокут и вышвыривают вон из комнаты. У самой лестницы кто-то наотмашь ударил меня ногой в бедро.
На этот раз я чуть не закричал.
С трудом преодолел первые ступени. Я словно одурел, в ушах шумело. Сверху послышался голос Альмаро:
— Убирайся прочь! Вон!.. И чтоб я больше не слышал о тебе! Не то пожалеешь!..
Дверь захлопнулась.
Меня медленно обступала звенящая тишина. Послышался мерный бой часов. Я прислонился к стене.
И тогда я заметил внизу женщину, которая смотрела на меня. Ей было лет сорок. Она была бледна и казалась чем-то встревоженной. Спустившись по лестнице, я молча обошел ее. Впрочем, я и не смог бы говорить. Она стояла, скрестив руки, словно ей было холодно. Не успел я добраться до двери, как до меня донеслись торопливые шаги — женщина поднималась по лестнице.
Я даже не подумал, кто это. На улице стояли ранние сумерки, пронизанные лунным светом. Я остановился. Я сгорал от ненависти… Отчаяние и слабость охватили меня, будто я только что встал после болезни.
В саду было спокойно и сумрачно; голубоватые пятна теней лежали под деревьями. К горлу подступала тошнота.
52… Это номер виллы. Черные цифры на белой эмалевой табличке.
52… Не забыть. Ничего не забыть. Я на проспекте Телемли. Я двинулся вперед мелкими шажками, волоча ногу, словно калека.
И яростно твердил про себя: не забуду, ничего не забуду. Никогда.
В закоулке шепталась запоздалая парочка — мужчина и женщина тесно прижались друг к другу. Когда я проходил мимо, они замолчали…
II
Войдя к себе, я пластом рухнул на кровать. Все тело было покрыто потом.
В соседней комнате шаркала туфлями моя старая хозяйка, и я слышал, как она ворчала на кошек.
Альмаро…
Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я забыл завести часы, а ведь в шесть часов надо быть на работе. У меня не было ни малейшего желания идти в гараж. Я никого не хотел видеть.
Бедро болело. Я высунул ногу из-под простыни. На ней расцвел фиолетовый синячище с желтыми краями. Я машинально ощупал ноющую, распухшую ногу. Потом подумал о фонаре под глазом, вскочил с кровати и кинулся к зеркалу. Да, не очень-то красиво… Вздувшееся веко было какого-то противного коричневого цвета. Губы разбиты… Все это придавало мне смешной и жалкий вид.
Я опять завалился в постель и подумал, что с такой физиономией просто невозможно показаться на работе. Значит, я смогу вернуться к Моретти только через несколько дней. Но на самом-то деле это был лишь предлог, чтобы не выходить из дому, а посидеть и поразмыслить над тем, как бы получше отомстить Альмаро. Потому что Альмаро должен заплатить мне за оскорбление. Рано или поздно, но должен заплатить. Руки у меня начинали дрожать, как только я вспоминал о том, что случилось накануне.
Впервые в жизни испытывал я такое сильное, такое до отчаяния болезненное чувство унижения. Больше чем когда-либо я чувствовал себя сейчас одиноким, жалким, беззащитным. Какое правосудие станет на мою сторону? Какая месть, какая радость, какая победа возместят мне то отвращение к жизни, которое в это утро приковало меня к постели и опустошило всю мою душу?
Но вот ухо мое уловило какой-то шорох. Сердце забилось сильнее. Я смутно догадывался, что шорох этот вызван чем-то знакомым, но мне вдруг померещилось, будто это приехал Альмаро, будто я сам завлек его сюда своими мыслями, будто он входит ко мне… И хоть разум всячески противился этим нелепостям, я все же ничего не мог с собой поделать.
Я затаил дыхание.
Дверь приоткрылась.
Ох, как медленно отворялась она, эта самая дверь, выходившая из моей комнаты в квартиру хозяйки!
Вонзив ногти в ладони, я приподнялся на локте.
Позвякивая связкой ключей, в комнату вошла сгорбленная старуха, одетая во все черное. В руках у нее пустое ведро и совок для мусора. Она пришла убрать мою комнату. Ну конечно, кроме нее, никто не может так входить. Я облегченно вздохнул и обозвал себя идиотом.
Увидев, что я дома, старуха застыла на месте, не сводя с меня глаз.
Ей было никак не меньше семидесяти. Тело ее казалось каким-то осевшим, шеи не было, голова ушла в плечи, юбка начиналась под самой грудью. Седые волосы в некоторых местах были желтоватого оттенка. Мне не нравилось ее серое, вытянутое лицо, ее костлявые руки.