На грани полуночи
Шрифт:
– Понятно. Ну, мне жаль разочаровывать тебя, но правда печальна и очевидна. Я подозреваю, что он мог стать жертвой собственного интеллекта. Как многие гении, к сожалению. История полна таких примеров.
Жирдяй расслаблялся, снова воодушевляясь. Оседлал своего конька.
– Так значит, вы многое о нем помните? – просияла Синди.
Бек быстро моргнул.
– Э-э, я вспоминаю потихоньку. Сама знаешь, как это бывает. Вытянешь одно воспоминание из базы данных и найдешь те, что с ним связанны.
Синди состроила наивные, полные надежды
– Значит, вы сможете ответить на некоторые вопросы?
Его улыбка чуть померкла.
– Я очень не хочу разочаровывать такое прекрасное создание, но не знаю, что еще могу тебе сказать. Его уже давно нет в живых.
– Ну, есть парочка заметок в блокноте, которые меня озадачили, – поделилась Синди. Она опустила руки и приняла вид милой маленькой девочки, отвечающей на уроке. – Это касается его работы в здании «Колфакс».
Лоб жирдяя заблестел от пота.
– А! Ну, я… я точно не знаю, чем он занимался, когда не преподавал.
– Вы когда-нибудь что-нибудь слышали о «Полуночном проекте»?
Кадык Бека дернулся.
– Это… э-э, возможно, имело отношение к неврологическому исследованию. Я считаю, этот проект давно уже закрыли из-за нехватки финансирования. «Колфакс» сейчас принадлежит колледжу.
– Да, я знаю. Этим летом я там работаю, – призналась Синди. – В лагере. Преподаю игру на саксофоне детям.
– Правда? – оживился жирдяй, слегка улыбаясь. – Значит, ты не только писатель, но еще и музыкант. Молодая девушка с множеством талантов. Я поражен.
Синди уже напылалась и натрепеталась до конца жизни, но все-таки сделала еще одно усилие.
– Вы знаете, кто финансировал исследование?
– Мне очень жаль, Синтия, но боюсь, что не знаю. – Жирдяй схватил устройство, прикрепленное к ремню на штанах, и нажал на кнопку. – Эмилиана? Не могла бы ты принести нам немного чая со льдом и тарелку твоего печенья с пеканом?
Вернул устройство на пояс, он нервно откашлялся. Синди огляделась в поисках какой-нибудь игривой темы для разговора, чтобы заполнить тишину, пока мужик не пустился вразнос.
– Мне очень нравится ваш дом, – неубедительно начала она. – Великолепное место. И такое большое.
Бек оглянулся, будто никогда не видел этот дом.
– Ах. Ну да.
Латиноамериканка появилась незаметно, как всегда, неся поднос с запотевшим кувшином, двумя стаканами и тарелкой с печеньем. Жирдяю определенно понравилось, что появилось время перевести дух.
– Спасибо. – Он принял тарелку. – Эмилиана здесь новенькая. Ее предшественница недавно вышла на пенсию, но прежде нашла отличную замену. Есть такие люди, которых никогда не найдешь в кадровом агентстве. Попробуй печенье с пеканом. Видно, что у тебя нет проблем с фигурой.
Печенье было сказочным, чай – холодным, сладким и вкусным, а жирдяй продолжал бойко сыпать липким потоком комплиментов, но Синди чувствовала, что его сердце к этому уже не лежало. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда она сказала, что должна уходить. Даже не прикасаясь, он
Синди прыгнула на велосипед и направилась в университетский городок. Она сомневалась, что вынесла что-то важное из этого разговора, кроме того, что упоминание о Кеве Макклауде так напрягло старую жирную свинью, что он прекратил ее соблазнять. Да что там говорить, серьезно напрягло. Есть о чем подумать.
Она остановилась у «Колфакса», чтобы забрать саксофон из репетиционного зала, и повернулась, когда услышала, как кто-то зовет ее по имени.
Это был Боливар, дядя Хавьера, швейцар в «Колфаксе». На лице у него была широкая улыбка.
– Недавно заходил Хавьер. Сказал, что ты сделала для него хорошую демо-запись, – сказал он. – Он только что отправил заявку.
– Здорово, – откликнулась Синди. – Скрестим пальцы. У него есть хороший шанс получить стипендию. Для него это была бы полезная практика.
Боливар просиял:
– Музыка – это замечательно. Она его поддерживает. Хавьер хороший мальчик. – Он немного. – Спасибо, что помогаешь ему.
Синди смутилась.
– Нет. Ничего особенного, правда…
– Ты помогла ему с саксофоном. Бесплатно даешь ему дополнительные уроки. Он говорит, уроки иногда длятся по два часа. Он счастливчик, а ты хорошая девушка, – заявил Боливар, как будто она набралась смелости ему противоречить.
Многие люди могли бы не согласиться с этим заявлением, но, тем не менее, было ужасно приятно слышать, что кто-то так считает. Боливар повернулся, чтобы пойти дальше по коридору, когда ей в голову пришла мысль о том, что жирдяй сказал об Эмилиане и неофициальных работниках.
– Боливар!
Он повернулся, все еще улыбаясь.
– Да?
– Это может показаться странным, но вы не знаете кого-нибудь из персонала, работавшего в этом здании пятнадцать лет назад? Примерно в августе.
Улыбка Боливара исчезла.
– Смотря зачем тебе это нужно.
– Просто хочу поговорить с этим человеком, – заверила его Синди.
Взгляд Боливара стал очень настороженным.
– По поводу проклятия?
В животе у нее затрепетало.
– Проклятия?
– Когда я устроился на эту работу, люди говорили, будто это место проклято. Но Хавьеру был нужен дантист, а его мама была беременна. У меня не было времени волноваться о каком-то там проклятии. И знать ничего об этом не хотел. До сих пор не хочу.
Холодные пальцы прошлись в жутком щекочущем танце вверх и вниз по спине Синди.
– Не берите в голову, – сказала она. – Я не хочу причинять вам никаких…
– Я порасспрашиваю, – согласился Боливар. – Это было давным-давно.
Синди почувствовала себя виноватой, что из благодарности Боливар будет делать то, что заставляет его нервничать. Но, черт возьми, проклятие? Она порылась в кармане, нашла помятую визитную карточку. Та была простой – только ее имя, чувственная картинка, где она играет на саксофоне, и ее номер телефона. Снимок делал Майлс.