Зима крепит свою державу.В сугробах трав стеклянный сон.По веткам белым и шершавымПередается ломкий звон.Синеет след мой не бесцельный.О сказки леса, лег он к вам!И гул певучести метельнойС вершин доходит по стволам.Я у стволов, как у подножьяВеличья легкого, стою.И сердце родственною дрожьюПевучесть выдало свою.В объятьях сосен я исколот.Я каждой лапу бы пожал.И красоты кристальный холодПо жилам гонит алый жар.1963
глубинный, непокорныйИзбыток вытесненных сил.И не ищи ты бесполезноУ гор спокойные черты:В трагическом изломе бездна,Восторг неистовый — хребты.Здесь нет случайностей нелепых, —С тобою выйдя на откос,Увижу грандиозный слепокТого, что в нас не улеглось.1963
Изломы камня
Черней и ниже пояс ночи,Вершина строже и светлей,А у подножья — шум рабочийИ оцепление огней.Дикарский камень люди рушат,Ведут стальные колеи.Гора открыла людям душуИ жизни прожитой слои.Качали тех, кто, шахту вырыв,Впервые в глубь ее проник,И был широко слышен в миреВосторга вырвавшийся крик.Но над восторженною силой,Над всем, что славу ей несло,Она угрюмо возносилаСвое тяжелое чело.Дымись, разрытая гора.Как мертвый гнев —Изломы камня.А люди — в поисках добра —До сердца добрались руками.Когда ж затихнет суета,Остынут выбранные недра,Огромной пастью пустотаЗавоет, втягивая ветры.И кто в ночи сюда придет,Услышит: голос твой — не злоба.Был час рожденья, вырван плод,И ноет темная утроба.1963—1967
«Выхожу я осторожно…»
Выхожу я осторожно,Месяц красен и велик.А вдали — гудок дорожный,Как пространства темный крик.Есть в ночном пространстве сила,И угрюма, и светла,Та, что нас разъединилаИ по-новому свела…1963
«Я не слыхал высокой скорби труб…»
Памяти Веры Опенько
Я не слыхал высокой скорби труб,И тот, кто весть случайно обронил,Был хроникально холоден и скуп,Как будто прожил век среди могил.Но был он прав. Мы обостреннейпомнимЧасы утрат, когда, в пути спеша,О свежий холмик с именемзнакомымСпоткнется неожиданно душа.Я принял весть и медленно вступилТуда, где нет слезливых слов и лиц,Где токи всех моих смятенных силВ одно сознанье резкое слились.И, может, было просветленье это,Дошедшее ко мне сквозь много дней,Преемственно разгаданным заветом —Лучом последней ясности твоей.Как эта ясность мне была близкаИ глубиной и силой стержневой!Я каждый раз в тебе ее искал,Не затемняя близостью иной,Размашисто, неровно и незрелоПримеривал я к миру жизнь мою.Ты знала в нем разумные пределыИ беспредельность — ту, где я стою.А я стою средь голосов земли.Морозный месяц красен и велик.Ночной гудок ли высится вдали?Или пространства обнаженный крик?..Мне кажется, сама земля не хочетЗаконов, утвердившихся на ней:Ее томит неотвратимость ночиВ коротких судьбах всех ее детей.1963
«Река — широкая, как дума…»
Река — широкая, как дума,Кидает на берег волну.Ненастье птичий крик угрюмыйПророчит мне, как в старину.Мечись, вещун, в полете низком,По-первобытному пророчь.Звезда на белом обелискеПечаль вызванивает в ночь.Иные шумы заглушая,В предгрозовой глухой борьбеЗемля — горячая, живая —Прислушалась к самой себе.Пройдут величественно-жуткоИ гром, и взблески впереди —И все сожмется комом чутким,Заколотившимся в груди.Как будто яростным простором,Всей
бездной жизней и смертейЗемля гудит, чтоб счастье с горемЯ рассудить бы смог на ней.1964
«Полет и бег быстрей и выше…»
Полет и бег быстрей и выше.Сближаю землю и звезду.Но только путь, в которыйвышел,Я до заката не пройду.Душа, на крыльях, на колесахСпеши в любой зовущий край,И все ж познанья трудный посох,Как крест, неси — и не роняй.Когда в разрыве дымки серойУловишь мира звук и цвет,Не миг для чувства будет мерой,Не легким отзвуком — ответ.Пойдешь, осваивая чуткоЗа пядью пядь,за пядью пядь.Бессилье стынетв промежутке —У крыльев скорости не взять.И в нарастающем движеньеМашин, событий и людейНе раз пронижет осужденьеНеровной поступи твоей.А жизни яркая летучестьИ оглушает, и пестрит,Но слышишь ты, стремясь и мучась,Как верен сердца скрытый ритм!..А разве нужно — что там скажут?И нет обиды и вражды:Они спешат. Они — туда же,Где ждешь родную душу ты.1964
Поэзия
Иду — в невольном замиранье.А ты ведешь, ведешь туда,Где люди даль не измерялиИ не измерят никогда.Где зримо — и неощутимо,Где жжет — и не сжигает сил,Где — ясные — проходят мимоСкопленья дум, проблем, светил.Вбирая добрую свободу,Забыл я тяжесть той цены,Которой к солнечному входуС тобою мы вознесены.Но, вспомнив дом, по-свойски строгоВеду тебя в обратный путь:Переоденься у порогаИ вровень с днем моим побудь.Он мирный — грозный, нежный —грубый.Он труден другу и врагу.Мне пот очерчивает губы,Но, утверждаясь, я — смогу.Ты учишь верить. Ты не идол,Но заставляешь столько разПодняться так, чтоб свет я видел,Как, может, видят в смертный час.Тебе не стану петь я гимны,Но, неотступная, всерьезТы о несбыточном шепчи мне,Чтоб на земле мое сбылось.1964
«Здесь — в русском дождике осеннем…»
Здесь — в русском дождике осеннемПроселки, рощи, города.А там — пронзительным прозреньемЯвилась в линзах сверхзвезда.И в вышине, где тьма пустаяУже раздвинута рукой,Душа внезапно вырастаетНад всею жизнью мировой.Она взлетит — но и на стыкеЛюдских страстей и тишиныОхватит спор разноязыкийКругами радиоволны.Что в споре? Истины приметы?Столетья временный недуг?Иль вечное, как ход планеты,Движенье, замкнутое в круг?В разладе тягостном и давнемСкрестились руки на руле…Душа, прозрей же в мирозданье,Чтоб не ослепнуть на земле.1964
«Все гуще жизнь в душе теснится…»
Все гуще жизнь в душе теснится,Вы здесь — и люди, и дела.Вас прихотливою границейМоя рука не обвела.Ищу безадресную радость,Не изменяя вам ни в чем,А вы — входите и врывайтесь,Но — под моим прямым лучом.Шумны, напористы, бессчетны…Меня для вас как будто нет.И не слепит поочередноВнимательный глубокий свет.Томясь потерями своими,Хочу обманчивое смыть,Чтобы единственное имяСмогло на каждом проступить.И, подчиняясь жажде острой,В потоке судеб, дней, ночейСпешу я сам на перекрестокЛюдских угаданных лучей.1964