Водою розовой — рассвет.В рассветах повторенья нет.И, кажется, в ночи решалось,Какою быть она должна —И переливчатая злость,И тучи дымная усталость,И голубая глубина.Как непривычно день начать!Теней обрывки на плечах.Как будто из вчерашней жизни,Неискушенный, я встаю:Огни, уйдите! Солнце, брызни!Живущий — в тело, в сердце, в мыслиВбираю огненность твою.И что-то въевшееся в насТы выжигаешь всякий раз,Чтоб сокровенное открылосьПеред землею и тобой, —И
жизнь опять щедра на милость,Восполнив дней необратимостьНеугасимой новизной.1964
«Звезда обнажилась в просторе…»
Звезда обнажилась в просторе.О дай к тебе верно прокрасться!Не страшно споткнуться о горе —Боюсь наступить я на счастье.Глаза мои слепнут от света,Глаза мои слепнут от мрака,А счастье, притихшее где-то,Стесняется слова и знака.Клонясь головою повинной,Я беды делю на две части, —И горькая их половина —Незряче измятое счастье.1964
«Лучи — растрепанной метлой…»
Лучи — растрепанной метлой.Проклятье здесь и там —Булыжник лютый и литойГрохочет по пятам.И что ни двери — крик чужихПрямоугольным ртом,И рамы окон огневыхМерещатся крестом.Как душит ветер в темноте!Беги, беги, беги!Здесь руки добрые — и теТвои враги, враги…Ногтями тычут в душу, в стих,И вот уже насквозьПробито остриями ихВсе, что тобой звалось.За то, что ты не знал границ,Дал воле имя — Ложь,Что не был рожей среди лицИ ликом — среди рож.Лучи метут, метут, метутРастрепанной метлой.Заносит руку чей-то суд,Когда же грянет — Твой?1964
«Я услышал: корявое дерево пело…»
Я услышал: корявое дерево пело,Мчалась туч торопливая, темная силаИ закат, отраженный водою несмело,На воде и на небе могуче гасила.И оттуда, где меркли и краски и звуки,Где коробились дальние крыши селенья,Где дымки — как простертые в ужасе руки,Надвигалось понятное сердцу мгновенье.И ударило ветром, тяжелою массой,И меня обернуло упрямо за плечи,Словно хаос небес и земли подымалсяЛишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.1965
«Мирозданье сжато берегами…»
Мирозданье сжато берегами,И в него, темна и тяжела,Погружаясь чуткими ногами,Лошадь одинокая вошла.Перед нею двигались светила,Колыхалось озеро без дна,И над картой неба наклонилаМногодумно голову она.Что ей, старой, виделось, казалось?Не было покоя средь светил:То луны, то звездочки касаясь,Огонек зеленый там скользил.Небеса разламывало ревом,И ждала — когда же перерыв,В напряженье кратком и суровом,Как антенны, уши навострив.И не мог я видеть равнодушноДрожь спины и вытертых боков,На которых вынесла послушноТяжесть человеческих веков.1965
«На берегу черно и пусто…»
На берегу черно и пусто.Себя не держат камыши.Вода уходит, словно чувствоИз обессиленной души.И обнажает предвечерний,Уже не отраженный светВ песке извилины теченьяИ трепета волнистый след.Сквозная судорога в водах —Как в угасающем лице.Непокоренья гордый подвигВ их преждевременном конце.Не оживив ни луг,
ни поле,Здесь устроители землиПо знаку неразумной волиВсеосушающе — прошли.И корни мертвенно обвислиУ вербы на краю беды,И как извилина без мысли —Речное русло без воды.Прогресс, и я — за новью дерзкой,Чтобы ее неумный другНе смог включить в твои издержкиДела слепых и грубых рук.1965
«Хлестало, трясло, обдавало…»
Хлестало, трясло, обдавалоПронзительно-светлой водой,И в туче гудели обвалыНад плоско прибитой землей.И слой удушающей пыли —Осадок пройденного дня —Дождинки стремительно смылиС дороги моей и с меня.И в гуле наклонного ливня,Сомкнувшего землю и высь,Сверкнула извилина длинно,Как будто гигантская мысль.Та мысль, чья смертельная силаУже не владеет собой,И все, что она осветила,Дано ей на выбор слепой.1965
«Все, что было со мной, — на земле…»
Все, что было со мной, — на земле.Но остался, как верный залог,На широком, спокойном крылеОтпечаток морозных сапог.Кто ступал по твоим плоскостям,Их надежность сурово храня,Перед тем, как отдать небесамЗаодно и тебя и меня?Он затерян внизу навсегда.Только я, незнакомый ему,Эту вещую близость следаК облакам и светилам — пойму.Нам сужден проницательный свет,Чтоб таили его, не губя,Чтобы в скромности малых приметМы умели провидеть себя.1965
Мост
Погорбившийся мост сдавили берега,И выступили грубо и неровноРасколотые летним солнцем бревна,Наморщилась холодная река,Течением размеренно колебляВерхушку остро выгнанного стебля,Который стрелкой темный ход воды,Не зная сам зачем, обозначает, —И жизнь однообразьем маетыПредстанет вдруг — и словно укачает.Ты встанешь у перил. Приложишь меру.Отметишь мелом. Крепко сплюнешь сверху.Прижмешь коленом свежую доску,И гвоздь подставит шляпку молоткуИ тонко запоет — и во весь ростТы вгонишь гвоздь в погорбившийся мост.И первый твой удар — как бы со зла,Второй удар кладешь с присловьем хлестким,А с третьим струнно музыка пошлаПо всем гвоздям, по бревнам и по доскам.Когда же день утратит высоту,И выдвинется месяц за плечами,И свет попеременно на мостуМетнут машины круглыми очами —Их сильный ход заглушит ход воды,И, проходящей тяжестью колеблем,Прикрыв глаза, себя увидишь тыВ живом потоке напряженным стеблем.1965
«Вознесенье железного духа…»
Вознесенье железного духаВ двух моторах, вздымающих нас.Крепко всажена в кресло старуха,Словно ей в небеса не на час.И мелькнуло такое значенье,Как себя страховала крестом,Будто разом просила прощеньяУ всего, что прошло под винтом.А под крыльями — пыльное буйство.Травы сами пригнуться спешат.И внезапно — просторно и пусто,Только кровь напирает в ушах.Напрягает старуха вниманье,Как праматерь, глядит из окна.Затерялись в дыму и в туманеТе, кого народила она.И хотела ль того, не хотела —Их дела перед ней на виду.И подвержено все без разделаОдобренью ее и суду.1966