На холодном фронте
Шрифт:
— Чорт возьми! Предаст своим тявканьем, — выругался я. — Однако, ребята, что-то неладное она заметила…
Раздвинув кусты я с несколькими бойцами пошел туда, откуда донесся голос овчарки. И мы увидели: Найденыш, распластав между кочек немецкого разведчика, лежал у него на груди, зубами он крепко стиснул его руку, из которой вывалился автомат с продолговатой обоймой.
Пленного подобрали.
— Ну, как, собачка стоющая?
— Золото, не собака, — отвечали разведчики, — если бы не она, то этот гусь нас бы выследил.
Пленный стоял с поднятыми руками и поочередно смотрел на всех нас помутневшими, как от угара,
Затем он молча взял из моих рук Железный крест, повертел его на грязной ладони, плюнул на свастику и швырнул крест в траву.
Найденыш, наблюдавший за пленником, обнюхал траву, схватил зубами брошенную фрицем награду и принес мне.
— Молодец, Найденыш. — погладив его, сказал я, — что ж, раз фриц бросает орден, носи ты! — и прицепил крест к ошейнику собаки.
20. Диверсанты
Меня вызвали в штаб. Начальник отдела начал с того, что рассказал мне целую историю.
— Не дальше, как вчера, к нам явился с повинной диверсант. Он выложил на стол порядочную сумму денег, фальшивые документы, развернул вещевой мешок, наполненный наполовину продуктами, наполовину взрывчаткой, и говорит — «Я немецкий шпион, готовился в специальной школе диверсантов-шпионов. Документы мои „липовые“. Фамилия моя такая-то». Стали мы дознаваться, наводить справки — действительно он значился в немецком плену. Да и не может же человек на себя такое наговаривать. Дальше он рассказал, что немцы его и еще четырех шпионов выбросили с парашютами в район Шомбы, то есть в нашем тылу, километров за сто отсюда, в сторону города Кеми. Каждый из них располагает большой суммой денег, имеют они взрывчатку для диверсий на тракте; есть у них рация. По словам пришедшего с повинной, все четверо изменников сдаваться не думают. Значит при поимке могут оказать сопротивление или покончить с собой. А нам крайне желательно взять их живыми. Я направил туда взвод бойцов, но что из этого получится — не знаю. Сейчас лето: тепло, обилие ягод, каждый кустик ночевать пустит. Я это к тому говорю, — добавил он, — не можете ли вы дать мне несколько ловких разведчиков, пусть ваши ребята попытают счастья и помогут нам в этом деле.
— Можно! — согласился я. — Выделю самых боевых хитрецов, только покажите на карте, где ваш взвод занимается проческой. Надеюсь, поселок Шомбу скрытой засадой вы обеспечили?
— Да.
Начальник развернул карту.
— Возможно, они здесь скрываются, — обвел он карандашом.
«Искать „здесь“ все равно, что искать четыре иголки в стоге сена. Однако, попытаемся, чем чорт не шутить»— подумал я.
Придя в батальон, я послал Ефимыча за Ибрагимом Загитдулиным.
Невысокий, скуластый, с узкими проницательными глазами, Загитдулин с автоматом поперек живота через несколько минут прибежал ко мне в землянку.
— Прибыл,
— Садись, Ибрагим.
Он осторожно сел на крайчик табуретки.
— На тебя, Ибрагим, моя надежда: подбери по своему усмотрению четырех пареньков, посмелей и порасторопней. Назначаю тебя старшим этой группы. Отправитесь километров за сто отсюда…
— Ой, как далеко, в самую Финляндию?
— Нет, Ибрагим, в наш тыл на сто километров.
— Ну, это совсем просто, товарищ капитан.
— Нет, не совсем просто, слушай, Ибрагим, дальше…
Я подробно изложил ему задачу, указал, где и как надо действовать, как, в случае обнаружения диверсантов, обмануть их, захватить и привести в батальон.
— Понятна задача?
— Понятна, товарищ капитан.
— Сроку дается десять суток. Да, учти. Ибрагим, что у такого ловкача и старателя, как ты, одной медали на груди скучно! Понятно?
— Понятно, товарищ капитан, скучно, товарищ капитан, — ответил Загитдулин, искоса взглянув на свою сверкающую медаль, и широко улыбнулся, отчего глаза у него сделались еще уже, а ровные частые зубы блеснули светлей серебра…
… Район, где приземлились шпионы-диверсанты, славился болотами. Ягоды росли там в изобилии.
И почем знать местным девчатам, что в лесу их подстерегает опасность. Разодетые в цветистые платья, они собирали ягоды неподалеку от поселка. Одни из них молча занимались своим делом и озирались по сторонам, а две девушки впереди беспечно и голосисто наперебой распевали частушки.
На мне розовая кофта, Полушалок голубой. Мне давно уже хотелось Познакомиться с тобой. Полюбила капитана, А майор и говорит: «У меня погон пошире, Ярче звездочка горит!»Пела одна из них таким трескучим дискантом, что за километр, если не дальше разносилась ее песня-коротушка.
Ты военный, ты военный, Ты военный — не простой. Дома жонка, два ребенка — Говоришь, что холостой…— запевала в свою очередь другая, а потом обе вместе:
Мне сказал моряк с линкора, Сухопутный морячок, Что забыл он Черно-море Из-за нас карелочок!И вдруг частушки оборвались. Девушки-певуньи, завидев кого-то, взвизгнули и, прячась в кусты, закричали;
— Ой, девоньки, девоньки, убегайте! Тут четверо каких-то!..
— А мы не звери, вас не слопаем, — отвечали те, и вчетвером кучей шли к перепуганным девушкам, смеясь и подзывая их к себе. Тогда девушки осмелились, с оглядкой стали сближаться с неизвестными. Две из них, делая вид, что стыдливо прячутся за кустами, вытаскивали из под цветных сарафанов автоматы, обнажая при этом солдатские обмотки, винтообразно спускавшиеся с колен к тупоносым, подкованным ботинкам.
Диверсанты смекнули с опозданием.