На изнанке чудес
Шрифт:
С показным спокойствием она обвила рукой шею Гедеона, как делают закадычные приятели, и повела его к соседнему сундуку.
Позади, у шкафа, раздался долгий раздраженный вздох, вслед за чем зашелестели, разгоняя воздух, черные одеяния. Хлопнула механическая дверь.
Юлиана возликовала: неужто проверка истинных чувств удалась?!
Она была несколько озадачена, когда за ужином Киприан повел себя холодно и отстраненно. Сел с противоположного края, на нее — ноль внимания. Ну точно пень бесчувственный! Пока Пелагея, Теора и Марта дружно расправлялись с мясным пирогом, он без энтузиазма ковырял
Версия вторая: Киприан настрадался в прошлом. Испытал столько боли и разочарования, что теперь его ничем не проймешь. Допустим. Но как, в таком случае, объяснить недавний всплеск молчаливого негодования? Он в самом деле хлопнул дверью или всему виной сквозняк?
Юлиана окончательно запуталась в рассуждениях. Утопив ложку в пироге, она подпёрла ладонью висок и закатила глаза. До чего же накладно плести интриги! Сперва навяжешь морских узлов, а потом поди распутай.
Что если Киприан и впрямь к ней равнодушен, а все эти поцелуи с объятиями были нужны лишь затем, чтобы подтвердить какие-то его псевдонаучные гипотезы? Вдруг он заботился о ней исключительно из чувства долга? Пригрел, приютил под кроной, как бездомную зверушку. Свыкся…
Беспорядок в мыслях у Юлианы нарастал со скоростью штормового ветра. Глупый, заляпанный чернилами автор-без-имени! Настрочил никчёмных советов, отнёс книгу в печать, а сам сидит в сторонке и в ус не дует. Хотя, может, уже и не сидит, а лежит да остывает. В каком-нибудь сыром, наглухо заколоченном гробу.
Юлиана опомнилась, когда остыл ее ужин. Аппетит сбежал и обещал не возвращаться, а Гедеон свою порцию давно умял.
— Добавки не желаешь? — вяло поинтересовалась она. И не раздумывая сгрузила ему в миску почти нетронутый кусок пирога. Отечески похлопала парня по плечу, отодвинула табуретку и ушла в ванную. Что странно, привычной распевки за сим не последовало.
Время текло, как густой мёд.
Погрузившись в родниковую воду, Юлиана ощущала, как под кожу медленно проникает косяк ледяных серебристых рыб, и не гнала от себя это чувство. Собственное притворство изрядно ее вымотало. Когда делаешь вид, будто тебе нравится совершенно чужой человек, усталость приходит быстрее, чем рассчитываешь.
Утешало одно: вскоре Юлиану постигнут все доступные степени разочарования, и ее тоже будет ничем не пронять.
Пелагея проводила ее растерянным взглядом. Одобрительно кивнула Марте, которая взялась пособирать пустые тарелки. Велела Гедеону отдыхать, и вполголоса намекнула Теоре, что хочет переговорить кое с кем наедине.
Как только Теора покинула их хмурую компанию, Киприан в сердцах вогнал вилку в столешницу.
— Ты чего это? — удивилась Пелагея.
— Я в полном порядке, — заверил ее Киприан, скручивая мельхиоровую ложку в кольцо.
— Да уж вижу. Сила есть — ума не надо.
Она вытащила вилку из крышки стола и без труда вернула ложке прежний вид. Киприан сдавил пальцами переносицу.
— Что между вами двумя творится? Вы же вроде заключали перемирие.
— Знаешь, — упавшим голосом
51. Яд для Пелагеи
Имей Пелагея деловую хватку, она бы давно брала деньги за сеансы психотерапии. Когда Киприан закончил гнуть столовые приборы, из закутка под лестницей вынырнула Теора. Скользнула на лавку, пылая от пяток до корней волос, и ухватила Пелагею за руку.
— Эремиор, — сказала она шепотом, — повсюду меня преследует. Еле упросила оставить нас одних.
Поёрзав на месте, Теора выпустила руку Пелагеи из плена и попыталась излить душу.
— Всё, что мне до сих пор удавалось, так это создавать проблемы и путаться под ногами, как слепая овца, — призналась она со скорбным выражением на лице. — Чувствую себя обузой. К Мерде идти боюсь, ничего полезного сделать не выходит. Какая из меня спасительница мира?!
Пелагея подтянула к себе корзинку с вязанием и глянула в окно. Зависнув над зубчатым краем леса, в узком просвете между тучами истлевала алая заря.
— Если боишься идти к Мерде — не заставляй себя. В конце концов, не всем же становиться героями. Порой достаточно просто приготовить на завтрак каши и рассказать ребенку добрую сказку на ночь. Это дает куда больше, чем потуги спасти целый мир в одиночку.
Она поддела пальцем начатую нить-оберег, выудила из корзины крючок с серебряным наконечником и неожиданно протянула Теоре.
— Хочешь, научу маленьким премудростям? Держи его, как карандаш: большим и указательным пальцем. Теперь набросим рабочую нить, вот так…
Уют прокрался в дом на мягких лапах и случайно смахнул хвостом дремоту с Гедеона. Спрыгнув с печи, парень на цыпочках подошёл к бисерной занавеске и высунул голову. Чёрная лохматая собачонка (та самая, что чуть не съела его с потрохами) со скуки жевала под столом конец длинной нити, которую вязали Пелагея с беловолосой девушкой. Дрожал огонёк масляной лампы. Пламя в камине за обе щеки уплетало поленья, отбрасывая на стены и пол причудливые зыбкие отсветы.
Занесло Гедеона в сказку, и вроде бы надо делать ноги, а не хочется. Хоть память и зацепилась за трубу, он мог бы поклясться: еще никогда не было ему так спокойно.
Спокойствие продержалось в нём до утра. Он пребывал в глубокой безмятежности, когда вооружался ёршиком для чистки дымохода. Насвистывал под нос беззаботную песенку, карабкаясь наверх. И был весьма неучтиво вытянут из трубы грубой сестрицей. Селена больно дёрнула его за чуб.
— Прохлаждаешься? — прошипела она.
Гедеон сестру не признал. Начал вывёртываться, огрел ее ёршиком — и мгновенно получил сдачи. После чего ему зажали рот крепкой ледяной рукой. Селена — резкая, быстрая и ловкая — вызывала ассоциации со стрелой, смазанной ядом.
— Чем ты тут занимаешься, телепень?! Отец велел тебя разыскать и кое о чём напомнить.
Она брезгливо отняла руку от его рта и вытерла ладонь о плотную ткань штанины.
— Напомнить?
Гедеон нутром чуял: утраченная память развевается невидимым флагом где-то на крыше. Однако никак не мог ее поймать.