На краю света. Подписаренок
Шрифт:
Тут на сходе поднялся шум и гвалт пуще прежнего. Спорили, шумели, ругались и, наконец, сообразили, что если все вдвое увеличат свой посев и поголовье скота, то обществу наверняка вдвое увеличат казенную подать по окладному листу. Тогда всем сразу стало ясно, что лучше будет Федота с этим делом особенно не задирать. И так хорошо, что человек прибавил десятину пашни, одну коровенку и трех овец. А то в самом деле еще могут удвоить подать.
Пашенные земли у нас в обществе по дворам пока еще не делят. Земли пока хватает на всех. Кто где когда занял землю, тот там и пашет. Это считается уж его пашней. И под посевом, и под паром, и даже в залежи. Зато покосы делят каждый год
В других деревнях, где земли меньше, там покосные паи пересматривают каждый год. Каждое общество устанавливает свой порядок их переделов, в зависимости от качества земли, отдаленности от деревни и от других местных условий.
У нас покосы делятся тоже каждый год. Делят их обычно в конце июня перед петровым днем. Но каждый год получается как-то так, что кто где косил, тот там и косит. Свободных покосных угодий пока еще много. И не было еще ни одного случая, чтобы у кого-нибудь отобрали старый покос и передали его какому-нибудь приезжему на жительство расейскому переселенцу. Так что весь передел сводится обычно к тому, что за людьми закрепляют покосы, которые они уже косят, и покосы, которые раньше ни за кем не учитывались.
В общем, вопрос этот не вызывал на сходе особых споров и раздоров. Тут проверялись, по сути дела, не покосные наделы, а количество бойцов у каждого домохозяина. Это действительно надо было проверить и точно установить, так как в течение года в обществе произошли некоторые перемены. У одного сыну перевалило за двадцать лет, и он, значит, вышел в бойцы. У другого выделился старший сын и сам стал полным хозяином. Там кто-то взял в дом зятя, кто-то умер, кто-то ушел в солдаты, а кто-то приехал на жительство.
Плохо ли, хорошо ли, но мы с Финогеном действительно заново пересмотрели на сходе наш список. И потратили на это четыре дня. Четыре дня мужики спорили и ругались до хрипоты, до зубовного скрежета насчет того, кому сколько добавить пашни, покосов, домашнего скота. Четыре дня я сидел около Финогена и записывал с его слов все данные на каждого домохозяина для обложения его податями. Как мне ни трудно было держаться эти четыре дня на сходе, но я старался выдюжить, чтобы не подвести Ивана Адамовича и Финогена.
Иван Адамович был, конечно, в курсе наших дел и очень повеселел, когда мы на пятый день принесли ему последние данные для наших окладных списков. Теперь оставалось только переписать их как следует, чтобы отвезти в волость. Сам он писать окладную ведомость все еще не мог и усадил за это дело меня. И все время наблюдал за мной.
Так из ученика и помощника Ивана Адамовича я на несколько дней сам сделался главным кульчекским писарем. А Иван Адамович стал вроде как бы моим помощником.
Наконец мы с грехом пополам закончили ведомость, и Финоген сразу же поехал в Кому сдавать ее волостному начальству. На этот раз он поехал в Кому один, без Ивана Адамовича, и сильно волновался. Вдруг что-нибудь неладно в этих списках, начнут спрашивать да дознавать, что к чему. А что он им ответит, неграмотный-то?..
Через два дня он приехал из Комы,
— Приезжаю это я туда, а там вся канцелярия уж забита народом. Шутка сказать — со всей волости съехались старосты с писарями. Сидят и все что-то мухлюют со своими списками. «Что это? — спрашиваю я безкишенского старосту. — Неладно что-нибудь?» А тот только махнул рукой: «Третий день, — говорит, — уж сидим тут. И так напишешь — неладно, и этак — нехорошо. Как ни поверни — все невпопад. Да вот сам увидишь».
А старший помощник уж подзывает меня, берет наш список и начинает его читать. Читает и все что-то прикидывает на счетах. А внапоследок, не говоря ни слова, понес наш список самому волостному писарю… Ну, думаю, хана! Засыпались! Что я буду делать здесь без Ивана Адамовича. Вдруг слышу — кличут меня к самому. Захожу к нему. Приготовился уж, что он начнет вздрючивать меня. А он вместо того поздоровался со мною за ручку и стал благодарить за наши списки. Тут я набрался смелости и начал рассказывать ему, что сам Иван Адамович покалечился у нас еще во время страды и все время лежит в постели. Так что списки эти, говорю, писал ему один наш кульчекский мальчонко. «Что ж, — говорит, — что мальчонко. — Потом подумал и сказал: — Не худо бы нам заиметь у себя такого мальчонку. Работенки у нас для него хватит». Я слушаю его и думаю: в самом деле, пусть возьмут парнишку в подписаренки. Может, он дойдет у них здесь до дела. Пока я думал это да соображал, как к нему с этим делом подступиться, он перевел разговор на подати. «А как, — говорит, — у вас дела с недоимкой? Страда кончилась, с работой все поуправились. Теперь пора, — говорит, — жать на мужиков. Волостные сборы мы у вас с грехом пополам вытрясли, а по казенным податям большой недобор. Учтите, — говорит, — что эти подати с вас будет выбивать теперь сам становой. Это вам не старшина, не заседатель. Он с вами цацкаться не будет».
Тут я хотел было сказать ему, что недоимки за нами не так уж много. Куды там… И слова не дает вставить. Кончил насчет старых податей, завел разговор о новых. И говорит, собака, вот ведь что она, наука-то, делает, как по писаному. Не запнется, не заикнется. «Скоро, — говорит, — мы вручим вам окладные листы на казенные подати и на волостные сборы, так вы, — говорит, — сразу же проведите по ним раскладку. И чтобы никакой задержки. Это, — говорит, — государственное дело!»
Не успел он закончить разговор насчет новой раскладки, как откуда ни возьмись старшина. И туда же, понимаешь, завел песню насчет податей. «Ты, — говорит, — Головаченков, с мужиками не умеешь обходиться. Уговариваешь их, урезониваешь. А их, — говорит, — гнуть надо в дугу, в кутузку сажать. С уговорами, — говорит, — ты в этом деле далеко не уедешь. Мы, — говорит, — на тебя крестьянскому начальнику напишем, чтобы он на протирку тебя в Новоселову вытребовал».
Ну, после этого, сам понимаешь, у меня в голове все стало навыверт. Ах ты, думаю, сукин сын… Ведь сам мужик, а туды же, на мужика гавкаешь… Я и без того с этими податями со всеми в деревне перецапался, а ему, шкуре, все мало. И так мне обидно на все это стало. Стою, понимаешь, как в тумане и сказать ничего не могу. Только уж по дороге домой немного очухался и думаю: что же это я насчет нашего парня-то не выспросил? В общем, не допетрил я с этим делом. Упустил подходящий момент… А теперича уж не до того. И недоимка эта, и волостной сход на носу, потом новая раскладка. Конца-краю этому не видно. Да и в волости у них сейчас тоже запарка. А с таким делом надо выбирать подходящий момент… Иначе всю обедню испортишь.