На круги своя...

witchdoctor

– Хм… Ты сам пришел ко мне.

– Мужчина охотник, женщина рыбачка. Кто же твоя мать? – спросил он, помолчав.

– Не знаю. Ее нету.

– У всех есть мать.

– А у меня только отец. – девушка села у него под боком, нервно одернув локон. – Где твоя? Живет в деревне?

– Уже нет.

– Почему?

– Говорили, она крутила шашни с пастухом.

– Как это? – Айя стряхнула с распущенных волос белый лепесток.

– Ах… Она… Она была с пастухом… – Стал объяснять юноша. – Как мы с тобой сейчас. Она не должна была, потому что у нее был муж. Она предала моего отца, и в один день это обнаружилось. Их вывели на площадь перед церквью. Мою мать привязали к столбу, – зашептал

Калеб, вспоминая день ужасной казни. – Она умоляла помиловать ее, пока люди собирали камни, но ее никто не слушал. А затем… – Юноша замолчал, до побелевших костяшек сжав кулак. – Отец ничего не сделал.

Калеб помрачнел. Отец тогда стоял в стороне, насупив свои черные брови, и крепко держал его за руку, сжимая до боли. Кричавшая от боли, женщина умоляла отпустить ее. Умоляла, как ему казалось, именно своего сына — маленького мальчика. Он рыдал, но под пристальным взглядом отца ничего не сделал.

– Зачем же она так поступила…

– Как?

– С твоим отцом? Он любил ее?

– Не знаю… Раз позволил забить ее камнями, может и нет, – горестно поджал губы Калеб.

– Хм… Мне жаль ее… – Айя ласково погладила его по голове, но вдруг задумалась. – Но мне было бы очень… Горько… Если бы ты был бы с кем-нибудь еще, как со мной.

– Чепуха. Я с тобой… И только с тобой.

Переглянувшись, они улыбнулись и еще долго нежились в лучах закатного солнца.

Пока они оделись, на лес неслышно опустился сумрак. Повеяло ночной прохладой, и они вместе перешли речную переправу. Ухватив Калеба за руку, Айя вела его, видя в сгущавшемся мраке как ночная хищница.

– Покажи мне, где твой дом? – остановились они у последней березы на краю леса. Калеб обнял ее со спины и протянул руку, указывая пальцем на испускавшую дымок точку.

– Видишь тот домик с тремя трубами? Мой рядом.

– Где горят три окошка?

– Да. Покажешь, где живешь ты?

– Нет… Пока нет, – хранила она тайну, готовая на самом деле вот-вот ее раскрыть. – Отец пока не знает… Я ему рассказывала, но не все… Он так обрадуется, – сказала девушка, вновь прижимаясь к нему. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Белея невесомым облаком, Айя, поцеловав его на прощание, затерялась в темноте леса. Калеб пихнул руки в карманы. Вечерняя прохлада то и дело пускала мурашки по коже, но он, опьяненный жасмином, был безумно счастлив. Он нежился в воспоминаниях о желанном теле, путался в каштановых вьющихся прядях.

Как же прекрасна была эта наступающая ночь. Как прекрасен был мир и Айя, принадлежавшая теперь ему, Калебу, всецело. Лесная охотница, не боявшаяся ни волков, ни медведей, порой спрашивала его об очень забавных вещах, но эта наивность заставляла чувствовать себя очень мудрым и возмужалым. Рядом с ней он мог быть собой. Разве можно было променять ее на снобку Магду? Разве можно было променять этот цветок дикого жасмина на огородную маргаритку? Нет. Никогда и ни за что! Он поговорит с отцом. Будет спорить до последнего, если понадобится. Он станет заниматься делами, чтобы тот был им доволен, а если нет, то уйдет из дома. Отец был прав, в конце концов. Мужчина должен отвечать за свои слова. Главное, он ни за что не женится на Магде, пусть будет она трижды дочерью какого-то там важного человека.

Калеб задрал голову. В небе рассыпались звезды, готовые вот-вот обрушиться на него, а ему, счастливцу, было все равно. Он, как никогда, чувствовал плескавшуюся в нем решительность. Самое глубокое море было по колено, и он готов был вырваться из порочного круга, которым его окружили. Билось сердце, готовое вылететь из груди. Свободно и легко ему было, и свободой той веяло из лесу.

***

Вовсю звенел колокол, распугивая птиц. Оголтелые те трепетали крыльями, пытаясь скрыться

от гремящей катавасии, и, не найдя подходящего места, так и летали по кругу. Люди расступались от входа в церковь. Они улыбались и перешептывались. Говорили, что невеста неимоверно хороша, и то было чистой правдой. Белое платье, с тугим воротом, мерцало на солнце расшитыми бусинами. Блестел большой круглый медальон, свисавший с шеи на длинной золотой цепочке. Фата ниспадала с головы. Светлые волосы невесты, убранные в косы, были украшены красивой шпилькой с нанизанными жемчужинами. Строго поджатые губы наконец-то разжались от счастья, да и весь снобизм, видимо, развеялся звоном колоколов. Никогда еще Магда не была столь прекрасна, столь нежна и кротка. Женщины со знанием дела обсуждали ее наряд, ее девичью красоту, ее едва ли не святую благодетель. Мужчины подбрадривали жениха, что выглядел смурнее тучи.

– Взбодрись, Калеб! Такая красавица тебе досталась.

– Счастливых лет вам, да детишек побольше.

– Счастья, счастья!

– Какая красавица.

– Улыбнись, увалень. Твое счастье от тебя на растоянии руки, – подначивал его шедший рядом Томми, говоря отнюдь не добро. – Добро пожаловать в мой мир, – чертыхнулся он в бок.

Разодетый Калеб печально посмотрел на птиц, перелатавших с крыш на крыши. Глупые птицы… Были бы у него крылья – он улетел так далеко, как только смог. Вот только желания его были желаниями, утонувшими в течении жизни, и, повинуясь всеобщему движению толпы, мужчина, окруженный безрадостным будущим, прошел в дом со своей женой, нелюбимой и нежеланной.

========== Терзания ==========

***

Притворив за собой дверь, Калеб тихо сбежал из спальни, кое-как натянув штаны. Он быстрее хотел выйти на улицу. Там вновь клубился туман, орошая росой посохшие травы и цветы, и как только юноша вывалился из дома, его обдала утренняя прохлада. Вчера жених, нынче муж подошел к большой бочке и многострадально выдохнул. В водной глади отразилось его великое страдание, потревоженное легкой рябью. С отвращением он вспомнил о пережитой ночи, будто его заставили сношаться с обросшей бородавками жабой.

Магда отнюдь не была жабой. Вчера она и вправду была необыкновенно красива, и, когда к вечеру ее косы распушились, придав очаровательную небрежность ее виду, Калеб даже подумал, что если бы не Айя, он смог бы с ней ужиться. Мысль эта посетила его голову до того, как они остались наедине. Тогда в спальне Магда попросила оставить ее одну, а когда он вошел, она, оставшись в плотной ночнушке, все выводила круги по бокам от кровати да читала заученные молитвы. На брачное ложе девушка легла многострадально, показательно жертвенно, едва раздвинув ноги. Когда Калеб не менее многострадально приготовился исполнить свой супружеский долг и попытался приподнять ее балахон, она чуть ли не зашипела. Вновь у ее губ сложились сердитые набожные морщинки, которые он терпеть не мог. В плотной ночнушке она раскрыла какой-то круглый кармашек, благословенный для благого дела, и он вынужден был будто нитку просовывать в игловое ушко.

Калеб до боли в щеках сжал зубы из-за постыдных воспоминаний о первой ночи молодоженов, казавшихся ему в какой-то степени отвратительными. Перед глазами тут же предстало лицо Магды, поджавшей от боли губы. Как же она неприятно стенала при этом… Как кошка по весне, подумал он, и, стараясь прогнать прочь ненавистные образы, окунулся с головой в бочку.

Айя была совершенно другой. С ней все было совершенно по другому. Как же она обнимала и ласкала его тем днем, словно лишь и была создана Ожтом, а, может, и какими другими богами, чтобы дарить ему свою нежность и любовь. За что же на его голову свалилось это несчастье, в виде столь ненавистной жены и проклятого брака!