На круги своя...
Шрифт:
– Поговорить, – повторила она за своей мыслью.
– Это хорошо… В деревне говорят, ты – почти что ведьма.
– И? – Айя почувствовала как внутри больно кольнуло. Неужели она напрасно вплела ленточки в волосы! Девушка нахмурилась и надула губы. – Ты тоже так думаешь?
– Если уж и ведьма, то слишком красивая. Впрочем… Как знать. Одно другого не исключает… Да и… Меня это не очень-то пугает.
Калеб простодушно улыбнулся. Еще вчера эта его улыбка вызывала в ней бурю негодования, но сегодня Айя обрадовалась ей. Ее назвали красивой. Щеки
– У вас в деревне я видела очень красивую девушку.
– Да?
– Да… Она живет в очень большом доме у леса, и по утрам выходит в прекрасном белом платье, чтобы набрать воды. У нее волосы рыжие как беличий хвост. – Айя заговорила с особым вдохновением, видя прекрасную деву наяву, и пригладила прядь своих темно-каштановых волос, будто сожалея, что ее волосы темнее, чем хотелось бы. – Она, наверное, какая-нибудь графиня? – «Графиня». О графинях ей рассказывала Гаэлле, описывая их неземными красавицами, и ей непременно захотелось блеснуть этими своими познаниями.
– Ха-ха-ха… – Вдруг разразился смехом Калеб.
«Графиня» была молодой женой старосты Гувера. По утрам бесстыдница, как ее называла большая часть старых клуш, выходила в ночной рубашке, приспуская ее до груди или же наоборот задирая подол повыше, словно пыталась намеренно совратить кого-нибудь. Староста молодую развратницу порой наказывал, всыпая розг по полной, но той, видимо, это нравилось, ибо на следующее утро она опять выходила за водой в неглиже. Да и… За жалобами на тяжелую жизнь девушка замечена не была.
– Я сказала что-то не то? – Покраснела Айя, видя как Калеб утирает слезу от заливистого смеха.
– Нет. Нет… Что ты, – успокоил он ее, и сам выдохнул иссякшую смешинку. – Она совсем не графиня. Просто жена очень уважаемого человека.
– Хм…
– Так… Ты и вправду живешь в лесу? – Огляделся Калеб, меняя тему.
– Да.
– Не страшно?
– А кого боятся-то? – Спросила она, посмотрев на него искоса. Она бравурно выставила подбородок вперед, заявляя каждому о своей храбрости, а прежде всего ему. – Звери меня не тронут, а люди сюда не суются.
– И не скучно? Неужели не хочется выйти в деревню и…
– Ты сам сказал… Я – ведьма, – не выдержав, Айя все же поудобней плюхнулась на землю. – Однажды я попыталась, – призналась девушка, обняв колени. – Там были какие-то мужчины. Они пели такие хорошие песни. Я таких раньше не слышала. И… Они плясали и играли на дудочке. Мне хотелось послушать, но они меня заметили…
– И?
– Они… Они стали хватать меня за руки, и мне показалось, что они хотят сделать мне больно.
Калеб поджал губы. О том случае он слышал. То были пара неразлучных охотников и горе-дровосек – заядлые пьяницы, но песен они и вправду знали много. После они долго уверяли жителей деревни, что видели деву леса – волшебницу необычайной красоты, но жители все привидевшееся списали на пьяный угар. А после разговора с пастором, те и вовсе умолкли.
–
Айя его будто не услышала, пропустив слова мимо ушей. Уткнувшись подбородком в колено, она с головой погрузилась в свои воспоминания, и лицо ее вновь озарило почти детское благодушие. Она утопала в своих мыслях, и Калеб, теряя собеседницу, решился вытащить ее обратно.
– Лишь кот мяукнет, сова тихо ухнет. На небо взойдет луна, – начал юноша. – И звуки флейты тебя разбудят. Нам ночь отведена…
– А? – глаза у Айи вдруг широко раскрылись, и она сорвалась с места, усаживаясь поближе к Калебу. – А как дальше?
Услышь меня. Взгляни в окно,
И дверцы раскрой скорей.
Для флейты нынче уж темно,
С тобою мне светлей.
И ночь темна. Льет воск свеча,
И тени танцуют в ответ.
И о любви тебе страстно шепча,
Я рядом встречу рассвет.
Голос у Калеба был приятный, высокий, а когда мелодия спускалась вниз, отдавал медью. Он хорошо выводил мелодию, и воображение Айи живо нарисовало ночь, ухающую сову. В лесу их было очень много, а вот с котами она была знакома не так хорошо. Ей виделась свеча, истекавшая воском, пляшущие от луны тени деревьев, хотя в песне и пелось о совершенно других тенях. Скрытый смысл песни девушкой был не понят, и Калеб, глядя на ее наивный восторг, устыдился сам себе. Из всех песен, которые он знал, он вдруг решил выбрать ту, в которой был не прочь оказаться.
– Спой мне еще…
– После тебя. Какую песню ты пела? Я такой не слышал.
Айя нагнула голову и, выпрямившись, откашлялась, словно от этого ее исполнения многое зависело.
Когда звезды в небе меркнут,
Может, вспомнишь обо мне.
И позволят милосердно
Нам увидятся во сне.
Когда солнце в небе светит,
ты подумай обо мне.
Лишь услышишь – воет ветер,
Это я лечу к тебе.
– Красивая, – заключил Калеб, сам не отдавая себе отчет: говорил он о музыке или об исполнительнице.
– Я сама придумала.
Похваставшись, Айя хорошенько слукавила. Что-то подобное ей напевала Гаэлле, обожая упомянуть в песне и звезды, и солнце, и луну, но мотив, восходящий и в местах хромающий от ритма, действительно всецело принадлежал ей.
– Там был еще куплет, но я его забыла… А ты знаешь другие песни?
– Конечно. Я знаю много песен, – настал черед хвастаться Калебу, и он остался довольным тем восторгом, который озарил лицо Лешей.
– Спой мне… Пожалуйста, – девушка сладко упрашивала, подсев к нему еще ближе. От ее былой грозности не осталось и следа. И всего-то нужно было спеть песню, но он некстати вспомнил, что не может весь день сидеть рядом с ней в лесу.